– У нас на участке ее не было, – сказал он, все еще пытаясь думать. – Но имя знакомое… А, конечно! Года два назад ходила по Садовой, тихая, не попрошайничала. Потом пропала.
– Так сможете?
– Выясним. Найдутся знатоки. Сегодня же достанем…
Грохот каблуков под цокот ножен поглотила улица.
Позволим не думать, как именно друг-городовой добудет информацию. В конце концов, тут вам полиция, а не шелковые перчатки. Другие дела не ждут. Следовало хорошенько поработать головой. А без чашечки кофе она шевелиться не будет.
– Не опоздала?
Голос с арийским металлом развеял мираж завтрака, уж сладко поманивший. Строгая коллега из берлинской полиции торчала колом.
– У вас поздно встают. Возмутительно. Я вся натерпелась, – отчитала Ирма фон Рейн наименее виновного в столичной лени. – Пора торопиться. График не ждать. Ви обещал.
– Йя, – выдавил Родион немецко-русское междометие.
Что за напасть! Начисто забыть о данном слове. В другой день железное сердце взяло бы совесть в тиски, чтоб не трепыхалась. Но сегодня было иначе. Отыскав в усах радушную улыбку, Ванзаров покорился судьбе в черной повязке. Как-никак дама, хоть и одноглазая. Приступ доброты самого Желудя пришелся как нельзя кстати – для путешествия по злачным местам гостье с коллежским советником была предоставлена полицейская пролетка.
И такое порою бывает.
2
Воображение невольно рисует, как полицейские дрожки вихрем неслись по улицам и проспектам, распугивая все живое на своем пути, а другие народы и государства, косясь, постораниваются и дают им дорогу. Ох уж эти книжные фантазии. Честное слово, нет от них никакой пользы. Начитаются всякой белиберды и воротят нос от правды жизни. Она, как обычно, скучнее и примитивней.
Возничий, он же младший городовой Синицын, вовсе не нахлестывал, а позволял потасканной лошаденке плестись, как велели лень и побитые копыта. Сам же извернул шею до возможного предела, чтобы не упустить ни единого словечка. Потому что был падок на сплетни и интрижки, как и любой мужчина на государственной службе. А повод для разговоров в караулке был отменный. Мало того что барышню украшала пиратская повязка, так еще и спор шел о том, в какой дом терпимости поехать. Синицына распирало от любопытства: для чего это господину Ванзарову потребовалось отправляться в такое славное местечко с дамой. В Тулу, как известно, со своим самоваром не ездят. Уж не скрывает ли особые страстишки? Подслушиванием младший городовой наслаждался с искренним простодушием.
– Извозчик рискует вывихнуть шею, – не скрывая раздражения, сказал Родион по-немецки. – Давайте выберем что советую, прошу вас.
Исполнение долга давалось слишком мучительно. А все потому, что коллеги из Врачебно-санитарного комитета встретили германскую гостью исключительно гостеприимно: из пятидесяти четырех публичных домов, надзираемых комитетом, пятьдесят один внезапно закрылся на летний ремонт, как уверяли. Так что для экскурсии было предложено на выбор три. Естественно, образцовых и самых публичных, так сказать. Но в одном из них, что на Лиговке, Родион не хотел появляться снова. Была с ним связана недавняя печальная история. Другой же находился в опасной близости от дома самого Ванзарова. Не хватало, чтобы кто-то увидел, как приличный юноша входит в развратное заведение, да еще с дамой. Никто ведь не поверит, что выполнял служебные обязанности. Оставался единственный адрес.
– Это типични заведений? – строго спросила Ирма.
Крупный знаток публичных домов столицы уверил, что типичнее не бывает.
– Согласен. Йедем, – смилостивилась гостья.
Ванзаров назвал адрес в Песках, районе столицы, известном веселыми заведениями. Синицын ответил: «Слушаюсь, ваше благородие», взмахнул кнутом, но у полицейской лошаденки были свои представления о скорости.
Берлинская коллега достала из сумочки походный блокнотик и приготовила карандаш:
– Что есть о нем знать?
– Вам нет нужды коверкать язык, госпожа фон Рейн, – с некоторой досадой ответил Родион. Резковато, прямо скажем, но уж как вышло.
Единственный глаз дамы жалил строго, как прокурор:
– Как есть понять?
– Могу поспорить: по-русски вы говорите чисто…
– О нет!
– Именно так. Я прекрасно понимаю, для чего вам этот маскарад. Немецкий полицейский, изъясняющийся без акцента, вызвал бы у нашего начальства лишние вопросы. Вы их попытались избежать. У вас получилось. Но со мной можете чувствовать себя свободно.