57 
Мат-Мат отлепился от Катерины и выключил музыку.
– Да вы не стесняйтесь, – засмеялась Зойка. – Я женщина современная и вполне одобряю нетрадиционную ориентацию! Мариночка, как вы относитесь к тому, чтобы немного подработать и у меня? Два раза в неделю помыть полы и приготовить поесть? Я заплачу неплохо.
– Неплохо? – женственно переспросил Мат-Мат. Нагнувшись, он полюбовался на своё отражение в Зойкином блюдце и поправил причёску.
– Да, – засветилась Зойка, – у меня есть средства! Дело в том, что как только мой Найоби выйдет из больницы, он поселится у меня. Вы понимаете, он привык жить на широкую ногу, и прислуга просто необходима. Мариночка ему очень понравилась, он готов оплачивать её услуги.
– Я согласен, – хихикнул Матвей мужским вариантом голоса.
– Нет! Она не будет! – заорала Катя.
– Да почему, беби? – Мат-Мат звонко шлёпнул её по заду и стянул с головы парик. Зойка ойкнула и попятилась.
– Идиот, – шепнула Катерина Мат-Мату.
– Да я всё равно не брит, – отмахнулся от неё Мат-Мат и небрежно надел парик набекрень. – Я согласен! – крикнул он Зойке.
– Ой! – Зойка развернулась и побежала, стуча каблуками.
– Вот тебе и ой, – буркнула Катерина. – Ты же женщина современная!
– Дверь закрывать надо! – жалобно пискнула Зойка с лестницы.
– В твой огород камень, – сказала Катерина Мат-Мату, цепляя на дверь цепочку и запирая её на замок. – Хреновая из тебя горничная!
– Хреновая, – согласился он, сграбастал её в охапку и потащил обратно в спальню.
Она не проснулась, а очнулась. Открыла глаза, а над ней – облака и птицы. Как здорово, что она распорядилась разрисовать потолок! Сразу ясно, что ты не в тюремной камере и не в больнице. А остальное – ерунда, с остальным она справится.
– Эй, Мат-Мат! – крикнула Катерина, но ответа не дождалась. Судя по стрелкам часов, она проспала не больше двадцати минут – поддалась чистоте и уюту своей постели, усталости, измученности и… тому, что Матвей надумал её баюкать.
Ей было смешно сначала, когда он её раздел, уложил, объяснил, что он не горничная Марина, а нормальный Мат-Мат и в этом есть существенная разница. Что он три дня терпел, терпел, пока она мылась в душе, пока лопала фрикадельки, пока пила молоко, пока отплясывала под Сердючку, пока Зойка несла всякую чушь и слепила его своим блюдцем на шее, но больше он терпеть не может, не хочет и не будет…
Она прошептала: «Шов разойдётся», а он заорал, что у него сейчас вообще абсолютно всё разойдётся, что он лопнет по швам, если…
Когда всё закончилось, он положил её голову себе на плечо, сказал, что он снова Марина, пропел «баю-бай», ещё раз пропел, и ещё. И даже покачал, как ребёнка. Катерина вырубилась, позорно заснула, утратив контроль над ситуацией.
Она вдруг подумала, что он мог уйти. Совсем уйти. Ведь тыкала же она ему постоянно этой запиской, где с настырностью истерички три раза написала «Проваливай!».
– Мат-Мат! – заорала она, вскочила и понеслась по квартире.
В кухне его не было, в зале не было, только в ванной горел свет. Она на цыпочках подкралась к двери и прислушалась.
– Слышь, Фёдорыч, – не своим, тихим голосом говорил Матвей, – ты на меня не дави. Я за это дело взялся, я его и закончу.
Катерина испугалась, что в квартире находится ещё и неведомый Фёдорыч, но потом поняла, что Мат-Мат разговаривает по телефону.
– Нужно будет, отвечу, – тоном резидента сказал в ванной Матушкин. – Но это дело моё! Нормально у меня со здоровьем. И с головой нормально. Я их зацепил, я их и возьму. Это моё дело и я доведу его до конца! – заорал он так, что Катерина отпрыгнула от двери.
Она потихоньку вернулась в спальню, легла и попыталась себя убедить, что ничего не слышала. Размышлять, что за делишки пытается провернуть Мат-Мат, пользуясь её квартирой и телефоном, у неё не было сил. Она посчитала птичек на потолке, хотя точно знала, что их там десять, посчитала и облака, хотя была абсолютно уверена, что их ровно пять штук. «А можно ли считать облака штуками?» – тут же задала она себе глупый вопрос, и так же глупо себе ответила: «Ну не килограммами же их считать!»
– Подъём, беби! – закричал из коридора Мат-Мат. – Ты просила разбудить тебя в пятнадцать ноль-ноль! У тебя, кажется, церемония коронации!
Он возник на пороге бодрый, весёлый, без тени раздражения, которое почудилось Кате в его голосе три минуты назад. Он был чисто выбрит, умыт, без парика и поролоновых грудок, но в синем халатике и с педикюром.
57 
