Нострадамус вошел хромая, тяжело опираясь на палку. Я улыбнулась ему. Господь, судя по всему, больше интересовался передачей видений мрачного будущего, чем облегчением подагры. Пророк был на удивление непримечательным с виду: маленьким, толстеньким, седым, с немодной длинной бородой, в поношенной, смявшейся в путешествии одежде.
— Madame la Reine. Ваше величество.
Произношение гостя выдавало его южные корни. У него было мягкое круглое лицо и очень добрые глаза, совершенно лишенные осознания собственной значимости. Он был евреем, но его отец принял христианство и взял католическую фамилию, во славу Мадонны. Гость снял шапку и поклонился. Редеющие волосы упали на лицо.
— Ваше приглашение — высокая честь, — заметил он. — Величайшее мое желание — оказаться полезным вам и его величеству. Попросите мою жизнь, и она будет вашей. — У него дрогнул голос, рука, в которой он держал шляпу, затряслась. — Если вы изволили заподозрить меня в какой-нибудь ереси, то смею заверить, что я добрый католик, посвятивший свою жизнь служению Господу. Я записывал свои видения по Его воле; их прислал мне Господь, а не нечистая сила.
Мадам Гонди говорила мне, что ему приходилось переезжать из одной деревни Прованса в другую, чтобы избежать ареста. Я поняла, что он напуган, и на меня накатила жалость. Он боялся, что попадет в инквизиторскую ловушку.
— Не сомневаюсь в этом, господин Нострадамус, — ласково произнесла я и протянула ему руку. — Потому и обратилась к вам за помощью. Благодарю, что для встречи с нами вы проделали столь долгий путь. Мы очень признательны.
Страх отпустил его. Он содрогнулся всем телом, проковылял вперед и поцеловал мне руку. Волосы мягко упали мне на пальцы, и я почувствовала запах чеснока. Господин Нострадамус выпрямился и попятился. Он перевел взгляд на двор за окном, и нервозность сменилась спокойной уверенностью.
— А, дети, — пробормотал он себе под нос.
Повернувшись, я увидела на лужайке Эдуарда, бегущего за Марго, и маленького Наварра. Они не обращали внимания на крики гувернантки, пытавшейся их урезонить.
— Его высочество принц Эдуард, — пояснила я, — любит погоняться за маленькой сестренкой. Для своих пяти лет Эдуард необычайно высок.
— Двое младших — мальчик и девочка — кажутся близнецами, но я знаю, что это не так.
— Это моя дочь Марго и ее кузен Генрих Наваррский. Мы называем его Маленький Генрих, а иногда — Наварр, чтобы не путать с королем.
— Сходство поразительное, — заметил гость.
— Им обоим по три года, месье. Марго родилась тринадцатого мая, а Наварр — тринадцатого декабря.
— Связаны судьбой, — изрек господин Нострадамус и рассеянно на меня посмотрел.
Его глаза казались слишком большими для его лица, как и у меня, только у него они были светло-серыми. Под его взглядом, полным детской открытости, мне вдруг стало не по себе.
— У меня был сын, — промолвил он грустно, — и дочь.
Я открыла рот, собираясь выразить сочувствие и сообщить, что слышала его историю. Самый талантливый врач во всей Франции прославился тем, что многих спас от чумы, но не уберег от нее жену и детей.
Но я не успела вставить и слова, поскольку гость продолжил:
— Не хочу показаться чудовищем, мадам, говоря о своем несчастье, в то время как вижу вас в трауре. Просто поверьте: я понимаю ваше горе. Недавно я узнал, что вы оплакиваете потерю двух маленьких дочек. Нет большей трагедии, чем смерть ребенка. Молюсь Господу, пусть он облегчит вашу боль и страдания короля.
— Благодарю вас, господин Нострадамус. — Сочувствие его было таким искренним, что я боялась заплакать, поэтому сменила тему. — Прошу вас, садитесь. Вы и так уже из-за меня намучились. Присаживайтесь, я расскажу вам, когда родились дети.
И я указала на кресло, стоявшее напротив меня, и на пуфик, принесенный специально для его ноги.
— Вы очень добры, ваше величество.
Гость опустился в кресло, с легким стоном положил на пуф больную ногу и подвинул трость к себе поближе.
— Вам понадобятся бумага и перо, месье?
Нострадамус постучал по лбу пальцем.
— Нет, я запомню. Начнем со старшего ребенка.
И я сообщила ему данные о днях рождения мальчиков. Мы не касались моих дочерей Елизаветы и Марго: по салическому закону женщина не может наследовать трон Франции. Необходимо было сосредоточиться на наследниках — на Карле-Максимилиане, родившемся двадцать седьмого июня 1550 года в Сен-Жермен-ан-Ле, и моем дорогом Эдуарде-Александре. Он появился через год после Карла, девятнадцатого сентября, через двадцать минут после полуночи.