– А правда болтают, что вы с Афанасьевым того... любовники? – Главный умел даже такие вопросы задавать не теряя человеческого лица. Не было ощущения, что он копается в твоем грязном белье. Было впечатление, что он деликатно осведомляется о твоем здоровье.
– Правда, Борис Борисыч! – отрапортовала Сычева. – Истинная, чистая правда!
Закрывая дверь, она слышала, как он громко, по-мужски, крякнул, будто взвалил тяжелый мешок на свои непривычные к такому роду занятий плечи.
– Ты там подготовь что-нибудь в номер! – крикнул он вслед. – А то дырка в полполосы из-за ваших шашней!
Сычева пошла, привычно лавируя среди стеклянных перегородок и ловя на себе любопытные взгляды коллег. Несмотря на то, что из милиции звонили только Овечкину, похоже вся редакция знала, что с Афанасьевым случилась беда. Под перекрестным огнем этих взглядов, Сычева зашла в секцию, где находился рабочий стол Глеба и, не стесняясь, стала в нем рыться.
Не может быть, чтобы у него здесь не было какой-нибудь мелочи, подсказывающей, что с ним могло случиться. Почему-то ей хотелось заполучить эту подсказку раньше, чем ее заполучит хам Карантаев.
Она должна быть здесь! Не дома же он это хранит.
Какое-нибудь письмо с угрозами.
Долговая расписка.
Что-нибудь!
Но все бумаги были никчемные. Какие-то распечатки материалов, деловые письма, и много бумаг, изрисованных карикатурами чертиков. Глеб любил портить бумагу, когда на него нападал ступор и он не мог родить первую строчку своей статьи.
– Что ищешь, Танюха? – крикнул из соседней секции любопытный Игнатьев.
– Оружие, наркотики! – Сычева зыркнула на него через стеклянную перегородку и включила компьютер.
В компьютере тоже ничего интересного не было.
– А правда, что Афанасьева убили? – опять крикнул Игнатьев, и слово «убили» больно хлестнуло Сычеву куда-то под ложечку. Дыхание сбилось, и она снова, уже с остервенением, стала обыскивать стол.
– Правда? – не отставал Игнатьев. – Говорят в редакцию из уголовного розыска звонили! – Пытаясь выведать у Сычевой леденящие душу подробности, Игнатьев тем не менее не отрывал взгляд от монитора, а руки его летали над клавиатурой, набивая текст.
– Кто говорит-то? – Сычева заново, очень внимательно пересмотрела все бумаги. В нижнем ящике стола, в самом дальнем углу что-то белело, какая-то скомканная бумага. Первый раз Сычева ее не заметила. Она попыталась ее достать, но бумага странным образом прилипла к задней стенке ящика.
– Так говорят, ты и говоришь! – весело крикнул Игнатьев и изящно, словно пианист, взявший заключительный аккорд, оттолкнулся от клавиатуры последний раз – наверное, поставил точку.
– Да нет, Игнатьев, это не я говорю, – сказала Сычева и изо всех сил дернула комок бумаги. Он с тихим треском отлепился. Оказалось, что он был прилеплен к ящику на двухсторонний скотч. Оказалось, что это не просто комок, а довольно тяжелый сверток. Сычева развернула его. На смятом бумажном ложе лежали три мутно-зеленых камня размером с перепелиное яйцо.
– Скажи своей Валентине, что подслушивать разговоры шефа очень нехорошо! – крикнула Сычева Игнатьеву, быстро засунув находку в карман.
Интересно, зачем хранить невзрачные камни в столе, да еще прилепив их скотчем?
– Она не моя! И потом, она не подслушивает, а держится в курсе! – весело ответил Игнатьев, игривостью тона давая понять, что догадки, бродящие среди наблюдательной части сотрудников – верные. – Нет, Танюха, ну что ты там за шмон у Афанасьева устроила?! – Он подошел вплотную к перегородке и уставился через стекло на разворошенный стол.
Сычева быстро собрала все бумаги и задвинула ящики. Верхний вдруг основательно заело. Она подергала его, потрясла, потом запустила внутрь руку и обнаружила, что движению мешает маленький конверт с компакт-диском, невесть как оказавшийся на пути ящика.
Сычева выхватила диск и помахала им перед носом Игнатьева.
– Вот! Мы вместе готовили материал. Или твоя Валентина еще не в курсе?
Игнатьев ухмыльнулся там, за стеклом. Было впечатление, что он большой экзотический зверь, которого держат в террариуме для потехи публики.
За своим столом она рассмотрела диск. Красным фломастером на белом конверте было нарисовано сердце, пронзенное стрелой.
Сычева хмыкнула и вставила диск в дисковод.
Неожиданно зазвонил мобильник. На дисплее высветился домашний телефон Афанасьева.