Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
107 
– Тебе, Ксюня, надо побольше читать, – вздохнула Ида Григорьевна. – Ужас, что ты несёшь. Ужас!
– Что умею, то и несу, – обиделась Ксюня и замолчала.
– Ладно, приступишь завтра к своим обязанностям, – распорядилась Ида. – В конце концов, служанке не обязательно быть начитанной. А Гошке в винегрет какашку игуанью поклади! Чтобы не смел обижать мою прислугу!
– Уж покладу! – обрадовалась Ксюня. – Обязательно покладу!
– А теперь расскажите, как вы в бане нас чуть не спалили! – Славка вышел в центр комнаты. Ему не понравилось, что о нём все забыли.
– А чего рассказывать, – пожала плечами Дарья. – Вас, детвора, нужно было немедленно выключить из игры. Вы всё что-то бегали, разнюхивали, узнавали. Мне это, само собой, не нравилось. Правда, из вашего разговора на поляне я узнала, что фотографии, сделанные на дне рождении, находятся в ноутбуке Криса. Я обрадовалась, потому что на снимках мог оказаться один из Архангельских в маске Фёдора. Мне нужно было немедленно уничтожить снимки. Но сначала разобраться с вами… Когда вы залезли в бочки-парилки, я выкрала у садовника канистру с бензином, облила баню и чиркнула зажигалкой. Конечно, я понимала, что садовник прибежит и спасёт вас, но мне важно было напугать вас до смерти, заставить прекратить свои поски. Два прыща! Вечно лезли мне поперёк дороги! Да и не только вы, все в доме посходили с ума. Даже этот старый пердун Феликс Григорьевич, из которого песок сыпется, принялся ползать с отмычками по углам и искать убийцу Горазона.
– Феля, ты делал это? – загоготала старуха. – Ты ползал с отмычками по углам и посыпал свой маршрут песком?!
– Кровью! – подскочив, завопил Феликс. – Я поливал свой маршрут кровью! Эта стервозина меня ранила в плечо!
– Зачем ты стреляла в моего брата? – обратилась Ида Григорьевна к Дарье. – Безобиднее, чем он, нет существа на свете!
– Да просто так! – засмеялась Волгина. – Пострелять захотелось. Пистолет с собой взяла, а убивать приходилось ударами по голове, чтобы не шуметь. А, если серьёзно, то я вдруг подумала, что если изрежу картины, на которых стёрты подписи Алины, а заодно подстрелю Феликса, то все подозрения падут на Полину. Ну, что она сначала убила сестру из-за романа с мужем, а потом пристрелила Феликса, потому что он обнаружил картины с вытравленными подписями её сестры и догадался, что она продавала картины Алины как свои… А там, глядишь, и убийство Горазона ей пришьют, ведь в бассейне именно она крикнула: «Повтори трюк!» В общем, я запуталась, запаниковала и начала совершать необдуманные, глупые поступки. Я не знала, что делать дальше и сколько ещё придётся проторчать в этом доме. В довершение ко всему, у близнецов не выдержали нервы, и они вздумали сбежать. Если бы не зеркало… – Волгина усмехнулась и провела по лицу рукой. – Если бы не Горазон… Скажи, – обратилась она к Пашке дрогнувшим голосом, – а где мой Алексей? Ведь он самоубийца, а, значит, его неприкаянный призрак тоже где-то скитается. Где он? Почему по ночам не приходит ко мне?!
– Не знаю я, где Лёшка, – с тяжёлым сердцем и пустой головой произнёс Пашка. – Наверное, у нас разные орбиты.
– Ну, как же! – захохотала Волгина. – Ты и после смерти остался особенным! Другая орбита у него, видите ли! То есть, ты можешь являться куда и к кому захочешь, а мой Лёшка не может заглянуть ко мне на минутку, чтобы сказать спасибо?!!
– Боюсь… Лёшка не хочет говорить тебе спасибо, – пробормотал Пашка.
– Что ты хочешь этим сказать?! Что?!! Он не одобряет моей любви и самоотверженности?! Осуждает твоё убийство?!!
– Не знаю! Не знаю! – заорал Пашка. – Здесь… в сумеречном мире всё по-другому. Тут забываешь, что такое зависть, тщеславие, корысть и злоба. Тут есть стремление к совершенству, а совершенство – это любовь и прощение. Я думаю, что Лёшка не хочет говорить тебе спасибо. Я думаю, он мучается… оттого, что стал артистом, а, например, не поваром. Я думаю, он мысленно проживает свой земной путь снова и снова, и понимает: это был не его путь. Он ошибся. И поэтому залез в петлю. Не из-за меня, понимаешь?! А из-за того, что пошёл не той дорогой и перепутал ориентиры…
– А ты – той?! А ты не перепутал ориентиры?! – закричала Волгина. – Ты, гений легковесных поделок! Где твоя великая роль? Где?!!
– У меня всё было впереди. Я ж не полез в петлю, а значит, жил по призванию. Но меня убили. И я должен знать, за что.
– Узнал?!! – Дарья, наконец, беззвучно заплакала, некрасиво скривив лицо. – Узнал, поганец?! Как же я тебя ненавижу! После смерти ты стал ещё большей дрянью! Любовь и прощение у него! Да что ты знал про любовь? Ты скакал по жизни как жеребец, ты прыгал по чужим судьбам, не замечая, что разрушаешь их, ты – равнодушный подлец, который любил только себя!
107 
