Е.П.:…в нищенскую копилку современного аксеноведения. А я, раз уж начали отвлекаться, ни к селу ни к городу вдруг вспомнил частушку:
- Умер Мао, умер Тито.
- Леонид Ильич, а ты-то?
А.К.: Очень актуальная для тех лет частушка.
Е.П.: Ну, мне тоже хочется похвастаться. Мы уже говорили о влиянии «Строгого юноши» на «Москву Ква-Ква». А я, представь себе, стоял у истоков этого влияния. То есть я однажды к Васе прихожу в ту их квартиру на Котельниках, где теперь только бедная Майя да пес Пушкин остались. Вася, весьма возбужденный, рассказывает мне историю, как он забыл ключ, Майи дома нет, он вышел на улицу, а в их высотке, как ты знаешь, расположен на первом этаже кинотеатр «Иллюзион», где крутят старые ленты. Злой как черт Вася, чтобы скрасить мерзость ожидания, взял билет на ближайший фильм, а фильм этот возьми да окажись «Строгим юношей». Вася от фильма пришел в восторг, принялся мне его пересказывать в лицах. Особенно его поразило, что там комсомольцы принимают на стадионе позы античных статуй и беседуют чуть ли не гекзаметром на общественно-политические советские темы. Следы вот этого пересказа я и обнаружил позже в «Москве Ква-Ква». А тогда мне Вася говорит: тебе обязательно нужно этот фильм посмотреть. Я приосанился и гордо отвечаю, что кино это мне прекрасно известно: сценарист Олеша, режиссер Роом. Он говорит, ты не мог его видеть, и фильм этот вовсе не Ромма. Я говорю: это фильм не того Ромма, который «Обыкновенный фашизм», а Роома, который Абрам, он потом еще снял «Гранатовый браслет». Василий Павлович на меня посмотрел с неким даже уважением, потому что не ожидал от меня такой эрудиции. А я еще в юности этим фильмом тоже заинтересовался, понимаешь? И вот смотри, как все аукается и перекличка происходит культур. Олеша, проживший совершенно странную жизнь, вдруг аукается Аксеновым.
А.К.: То есть мы с тобой приходим к соответствующему выводу: «Москва Ква-Ква» — еще одна из судьбообразующих книг Аксенова.
Е.П.: Пожалуй, да.
А.К.: А теперь позволь я еще раз похвастаюсь, очень коротко. Такие умные, как ты, которые с детства видели «Строгого юношу»…
Е.П.: Я не с детства, а меня Олеша некогда очень интересовал. И этот фильм, он ведь запрещен был.
А.К.: Я знаю. Видел я его в том же «Иллюзионе», кстати, и забыл совершенно, не придал ему значения. Похвастаюсь я тебе еще вот чем: очень одобрив мою память на материальные приметы бытия, обнаружившуюся в романе «Все поправимо», Вася однажды предложил мне вместе с ним, на пару написать нечто из того времени, где действие, заметь, вершится, как и в «Москве Ква-Ква», в том самом высотном доме на Котельниках. Что-нибудь такое веселое. Я был совершенно потрясен и ошеломлен этим предложением, сказалось старое, сорокалетнее благоговение перед писателем Аксеновым. Это было, и я не боюсь таких сравнений, как если бы мне Лев Николаевич Толстой предложил вместе с ним оперетту сочинить… Совершенно я был потрясен, хотя мы дружили уже очень давно к тому времени, я помню даже, как он читал мне отрывки из еще не дописанного «Ожога», помню этот рукописный текст в толстой общей тетради большого формата…
Е.П.: Чем бы мне тоже похвастаться? А мне Вознесенский поэму «Лонжюмо» читал в 1963 году. Впрочем, извини, давай, давай дальше…
А.К.: Он предложил, я, естественно, согласился. А что, говорю, это идея. Мы сидели с ним в этом его любимом кафе, которое рядом с парикмахерской «Персона», на первом этаже все той же легендарной высотки на Котельниках. Перебирали, кто в этом доме жил — такие-сякие, пятые-десятые… И дальше мы в этом же кафе встречались несколько раз. Основной сюжет придумали — о любви некоего персонажа, за которым нам виделся поэт Симонов, к некой советской генеральше или жене секретного академика… Я помню, что придумал смешную деталь про эту высотку: перед приездом комиссии строители, не успевшие возвести садово-парковые скульптуры на десятом этаже, бегут в соседнюю школу, берут живых пионеров, ставят их на карниз с горнами, флагами и красят золотой краской…
Е.П.: Античность прямо какая-то.
А.К.: Я помню, мы вышли из этого кафе, задрали головы и расхохотались — прямо над нами торчал такой крашеный пионер, только настоящий, каменный. Ну а потом Вася уехал в свой Биарриц, и мы договорились общаться по Интернету и телефону.