– Элка, – остановился я, – а давай… – Слова застряли в горле как горячие камни.
– Что? – спросила Беда.
– Да, ничего, – махнул я рукой, и мы пошли в дом.
На кухне нас ждал горячий пирог.
Мария суетилась вокруг стола, расставляя приборы. Кажется, её совсем не волновало, куда делся Никас.
– Жрите, гости дорогие, – сделала она гостеприимный жест, указывая на стол, где дымился румяный пирог.
– С чем? – потёр руки Сом, усаживаясь за стол.
– С сёмгой и рисом.
– А йад?! – спросил Вася.
– Я туда плюнула, – пояснила Мария.
– Врёт! – вмешался в разговор Прохор. – У тёти Маши слюны нет.
– Проша! Живой?! – всплеснула руками Мария, только сейчас заметив мальчишку. – А я тут думаю, на сколько кусков пирог резать?
– А вы его не режьте, тёть Маш, я целиком сожру.
Все дружно захохотали, а Ирма Андреевна распорядилась:
– Ребёнку молока, супа горячего и куриную грудку! – Она беспрестанно щупала Прохора, оглаживала и целовала в макушку. – Тебя кормили, сынок? Поили?
– И клизмы ставили, и сказки на ночь рассказывали, – хмыкнул ребёнок, залезая на стул. – Мам, ну что ты как дурочка? Раз я живой до сих пор, конечно, меня кормили и поили. Другое дело – чем. Говном всяким.
– Прохор! – выпучила глаза Ирма Андреевна. – Как ты разговариваешь?
– Как все нормальные люди, мама.
Ирма подавилась куском пирога и так закашлялась, что из глаз у неё брызнули слёзы.
– Я его этому не учил, – поспешил оправдаться я, но Громова замахала руками, давая понять, что не подозревает меня в знании слова «говно».
Мария поставила перед Прохором тарелку с супом и цыплёнка с овощами. Прохор накинулся на еду, поочерёдно хлебая суп, хватая руками овощи и кусая пирог. Он так и сидел – в одних трусах, тощий, с грязными руками и чумазым лицом. Никто не подумал его умыть и одеть. Я вспомнил, каким увидел его впервые и громко заржал.
Все уплетали пирог, а я ржал, не в силах остановиться. Наверное, это была истерика, и Мария, поняв это, треснула меня по голове поварёшкой. Элка молча пожала Марии руку, а я подумал, что жить вместе с Бедой – преждевременное решение.
– Сюсечка, – со слезами на глазах погладила Ирма по голове Прохора. – Мусюсюсечка… Маленький мой, милый, родной….
– Мамуль, я понимаю, что у тебя стресс, но если ты ещё раз назовёшь меня мусюсюсечкой…
– То что? – умильно пропела Ирма Андреевна. – Что, мой родной?
– Я сяду в поезд и уеду в дальние страны.
– Глеб Сергеевич, скажите ему! – подскочила Ирма.
– Цыц, – приказал я Прохору.
– Вот поймают тебя злые туристы и на органы разберут, – погрозила пальцем Мария.
– Я туристов сам на органы разберу, – буркнул Прохор с набитым ртом. – Тушёнку из органов сделаю и на рынке продам.
– Глеб Сергеевич, скажите ему… – простонала Ирма.
– Прохор! – заорал я.
– Что?
– Цыц!
– Это вы мамке «цыц» скажите, заколебала она меня!
– Глеб Сергеевич! – взвизгнула Ирма. – Скажите ему!
– Как ты с матерью разговариваешь?! – вскочил я.
– Как вы меня учили, так и разговариваю.
– Я тебя этому не учил, – опешил я.
– А кто говорил, что взрослые – те же дети, только гораздо дурнее? Да если б не я, мамка без своих драгоценностей бы осталась! Я цацки у Линды с….дил и в «Волге» под сиденье спрятал.
– Что ты сделал? – шёпотом переспросила Ирма.
– С….дил.
Ирма молча протянула мне руку. Я понял её с полувзгляда, вытащил из штанов ремень и вложил его в дрожащую от гнева ладонь.
– С….дил, с….дил! – заорал Прохор, бросившись наутёк. – А чего, какая-то тупая мочалка будет наши брюлики на себе таскать?!
– Стой! – бросилась за ним Ирма. – Стой, мерзавец! Ну, Глеб Сергеич… Ну, Макаренко, блин…
Топот ног затих в недрах дома.
– М-мда, – протянула Беда. – Боюсь, Глеб Сергеевич, зарплаты тебе не видать.
– А что, по-моему, нормальная семейная обстановка, – сказал Арно, уплетая кусок пирога.
– Хороший пацан, – одобрил Сазон. – Зря вы не дали мне ему пистолет подарить.
– А ты его мне подари! – встрепенулась Мария. – У меня работа опасная!
– Держи! – дед вложил ей в руку «Макаров». – Знаешь, как пользоваться?
– Разберусь, – Мария сунула пистолет в карман фартука и куда-то умчалась.
За окном занимался рассвет. Я встал и поплёлся в свой домик, загадав, что если Элка окликнет меня, я наплюю на свою гордость и вернусь вместе с ней в Сибирск.
Но она не окликнула…