20 
Но соседнего номера в этом крыле попросту не оказалось.
— Проходите, — легонько подтолкнула меня девушка с ресепшен. — Господин Хен Ён Хо ждет вас!
— Какой еще Хен? Что за Хо? — растерялась я, но девушки уже и след простыл.
Я пожала плечами и зашла в номер. Ведь я обещала Жулю, что отработаю этот заказ.
* * *
Он сидел в глубоком кожаном кресле. Черный шелк халата нахально отсвечивал в лучах солнца, светившего через незашторенное окно. Но главное было не это.
Ужас был в том, что он оказался японцем.
Или китайцем?
В общем, что-то в таком монголоидном роде.
У него было желтовато-коричневое лицо, узкие глаза-щелки, короткие ручки-ножки и жесткий шлем из черных волос.
От неожиданности я отшатнулась назад.
У него при виде меня глаза приобрели нормальный европейский разрез.
Справившись с минутным порывом удрать, я шагнула навстречу нашему первому «золотому» клиенту.
— Зря вы усы свои рыжие отклеили, — сказала я, проходя к кровати. — И шляпу зря сняли. Если бы я знала, что вы такой скрытный киргиз, то подумала бы — пить с вами на брудершафт перед компанией ваших друзей, или нет. Не подумайте ничего плохого, просто не люблю, когда скрывают национальность. По-моему, это не патриотично.
Я сняла босоножки и майку, сдернула покрывало и нырнула под одеяло. Джинсы я не стала снимать. Обойдется. Хватит с него голых плеч.
— Шампанское где? — довольно грубо поинтересовалась я. — Уже без пяти пять. Сейчас завалятся ваши приятели, ради которых вы затеяли этот спектакль.
Японец-китаец-киргиз промолчал. В его черных глазах зарождался смерч. Во всяком случае, мне так показалось.
— Скажите, а ваши друзья тоже… такие? — Я растянула пальцами уголки глаз.
Он вдруг зарычал, распахнул халат, под которым оказались черные сатиновые трусы, и…
Тут зазвонил сотовый телефон.
— Ё пусие?[2] — мигом став официально-любезным, произнес в трубку мой клиент с самурайской внешностью. И заговорил быстро-быстро, на непонятно каком языке, бросая на меня жадные взгляды.
— Какое к черту е пусие! — возмутилась я и постучала длинным ногтем по наручным часам. — До пяти остались считанные минуты! Давайте шампанское, сейчас завалятся ваши дружки! Алиби не получится!
Самурай отбросил телефонную трубку, опять распахнул халат и, обнажив свой торс, хищной птицей ринулся на меня.
— Эй!! Мы так не договаривались! — Я еле успела увернуться, иначе бы его жирное тельце придавило меня к шелковым простыням. — Эй, эй!! — С перепугу я начала колотить в стену, позабыв, что соседнего номера в этом крыле гостиницы не существует. — Нарайян! Нара! — заорала я, что есть сил. — Помоги! Спаси! Твою мать…
— Тэваю мьять, — как плохой попугай повторил самурай и сделал настойчивую попытку залезть мне в лифчик.
И тут у меня в голову что-то щелкнуло.
Ну не мог рыжеусый дядька с южнорусским выговором превратиться в японца!
А это значит…
Я перепутала номер.
Или гостиницу.
Или день.
Или час!
Или все вместе, сразу и одновременно!!!
С блондинками это случается.
— Ё пусие! — взмолилась я под тушей смуглого самурая. — Экскьюзми, плиз! Ай эм нот рашен шлюха! Ай эм рашен бизнес леди!! Ай эм гуд вумэн!! Ай эм Мисс Рашен!! Ай эм… Отпустите меня, пожалуйста, е пусие!
Но самурай терпеть не мог останавливаться на полпути. Он не слушал мои англо-русские вопли, а настойчиво пробивал дорогу к моему телу. Джинсы трещали по швам. Он был тяжелый, толстый и пыхтел как стадо слонов.
— Тэваю мьять, — повторял он понравившееся ему русское выражение.
Я поняла, что пропала. Что буду гнусно изнасилована в гостиничном номере, и никто не придет мне на помощь. Я пыталась кусаться, царапаться, но то ли ногти у меня были недостаточно острые, то ли зубы не очень крепкие, но его полыхавшее от желания тело не реагировало ни на какие болевые синдромы. И тогда я применила самый запрещенный во всех видах борьбы прием — коленом зазвездила ему по яйцам. Самурай взвизгнул тоненько, разжал удушающие объятия и схватился за самое ценное в своем организме место. Я, воспользовавшись секундной свободой, рванула к двери, но она почему-то оказалась закрыта. Драгоценное время уходило, японец приходил в себя и уже был готов к очередному броску на меня.
— Самурайская сволочь! — прошипела я. — Ты думаешь, если девушка разделась и залезла тебе в постель, ты можешь делать с ней все, что захочешь?!! Дрянь, гад, кобелина, самурайский козел! — Гримаса боли постепенно уходила с лица японца-китайца, уступая место восхищенно-хищному выражению. Он сел в постели на корточки, изготовившись, кажется, для тарзановского прыжка к вожделенной добыче.
20 
