Особенно,... 
70 
— Ты думаешь, она рискнула при Граче завести себе любовника, и Грач об этом ничего не знал?
— Может знал. У него была куча осведомителей, а камеры, наверное, даже в унитазе. А может, не знал. Самая глупая баба всегда сможет обдурить самого умного мужика.
— Если везде были камеры, значит, убийца должен быть на пленке!
— Пленку порезали. Мне мой хрыч говорил. Когда менты стали пленку просматривать, момент убийства был то ли затерт, то ли вырезан — я не поняла. В общем, это кто-то свой сделал — точно.
С шампанским я все же переборщила. Мне нестерпимо захотелось в туалет. Так нестерпимо, что я стала неприлично ерзать на стуле. На сцене все еще звучали поздравительные речи и никак не начиналось дефиле. Вскакивать из-за стола и бежать на выход было неудобно.
— Как ты думаешь, прилично отлучиться в туалет? — спросила я Бэллу.
— Прилично? — она встала, шумно отодвинув стул. — Да насрать на их приличия. Пошли! Я покажу тебе лучший сортир на побережье!
Рыжий цвет волос ей очень шел и просто обязывал беспредельничать. На нас нацелились телекамеры и Бэлла сделала им ручкой. За столиками зашушукались, и последнее, что я увидела, выходя из зала — ледяной взгляд Карины. Что-то в ней не так, а что не пойму.
Сортир, и правда, был роскошный. Я покрутилась перед тонированным зеркалом, пожалев, что родилась такой плоской дылдой, подергала искусственные розы над умывальником, и отодрала одну и прикрепила к платью, потом открыла все краны на полную мощность, устроив хорошую аэрацию. Бэлла все не выходила из своей кабинки и я решила подождать ее в коридоре. Меня, конечно, понесло в служебные помещения. У комнаты с надписью «помреж», я остановилась, потому что там что-то шуршало и пыхтело. Я ногой тихонько приоткрыла дверь.
В комнате Камиль Козлов тискал девочку. Девочка была высокая, худенькая и очень юная. Настолько юная, что не могла сообразить, можно отказать этому противному дядьке в своем юном длинном теле, или нельзя. Девочка была манекенщицей и вопрос отказа был для нее вопросом карьеры. Они были увлечены и меня не видели. Девица вяло сопротивлялась, Камиль почти содрал с нее серебристый наряд и с уже приспущенными штанами, пытался занять позицию максимально приближенную к цели. Его бледная жопа вызвала у меня бурю возмущения. Я поняла, что умру, если не прищемлю ему задницу.
Возможностей у меня было немного, времени тоже, я вытащила из сумки дешевенькую зажигалку, купленную утром, отцепила от себя синтетическую розу, и подпалив ее, метнула факел в голый зад Камиля. Майор был так занят совокуплением, что не сразу заметил пылающую розу. Она упала на его приспущенные штаны, которые несколько мгновений тлели, а потом вспыхнули уверенным и ярким пламенем. Майор сильно дернулся, упал, и завыл. Девочка завизжала как автосигнализация. Я помчалась по коридору, зыбыв направление, откуда пришла. Света в этих служебных коридорах было мало. Осветив полгорода, своих работников Карина заставляла передвигаться в полумраке. Я неслась и думала о том, какая связь между майором Козловым и помрежем театра, и почему в его кабинете Козлов тискает девочек?..
Мне никто не встретился на пути, но вдруг дорогу преградила здоровая, вертикально висевшая тряпка. Я запуталась в ней, и билась несколько минут в ее тяжелых складках как рыба в сети. Когда я наконец выпуталась из душной и пыльной драпировки, то нос к носу столкнулась с субтильным типом с водянистыми глазами и пестрым платком на шее.
— Дура! — завизжал он. — Где ты шляешься? Твой выход! — Он больно схватил меня за плечи и вытолкал… на сцену.
Ничего не оставалось делать как поработать манекенщицей. Я пошла, виляя бедрами, воплощая в жизнь мечту всех недоучившихся девочек. Идти по языку под музыку было классно. Я сделала глазки залу, и мизинцем кокетливо поправила очки на носу. Жалко спалила сортирную розу, она была бы к месту. Поймав наливающийся бешенством взгляд Карины, я изобразила милую улыбку.
Все-таки я перебрала шампанского. Я хотела развлечений, хотела триумфа, я хотела мести. Но часы пробили и карета превратилась в тыкву: единственный узел на котором держалось мое платье не выдержал гонки по коридору и борьбы с зановесом — он развязался. Мое чудесное платье скользнуло на пол и стало обычной тряпкой. Я осталась стоять в серебряных босоножках, с серебряной сумочкой и в одних только стрингах перед черной пастью зрительного зала.
70 
