Вася достал мобильный и лениво набрал коллег.
– Это Лаврухин. Я маньяка поймал, – меланхолично сообщил он в трубку и неожиданно заорал, как полководец, посылающий в бой своё войско: – Опергруппа! На выезд!!!
Лунёв вдруг с силой стукнулся лбом об стол, и ещё, и ещё, разбивая раненую голову в кровь.
– Держите его! – закричала Шуба. – Он пытается покончить с собой!
– Пусть, – отвернулся от Светозара Севка. – Я б его сам, без суда и следствия…
Он забрал у Шурки сигарету и вышел из кабинета, шибанув дверью.
* * *
Папаню освободили через неделю.
После попытки самоубийства ему грозила психушка, но всплыли обстоятельства, которые не позволили Генриху Генриховичу каждый день праздновать день десантника.
Лечащий врач Фокина-страшего обратил внимание на синяки и кровоподтёки на руках у папани. На все вопросы врача папаня твердил «трупные пятна», но сокамерник Генриха – старый рецидивист Свин, – вдруг признался, что хотел повесить алкаша на его же штанах, потому что тот всё время говорил о политике.
Пришлось папане отмечать день ВДВ на кладбище. Он купил шесть литров портвейна и так зажёг, что вечером оказался той же кутузке, правда, теперь на пятнадцать суток, за то, что разрыл пять свежих могил в поисках заживо погребённых десантников. Стараниями Жени Данилова его действия расценили не как вандализм, а всего лишь как хулиганство.
– Есть? – щелкнул папаня себя по шее, когда Севка пробрался к нему на свидание, сунув дежурному по ИВС огромную взятку.
– Может, тебе пить бросить? – вздохнул Фокин, протягивая ему апельсины.
– Севун, я морально к этому не готов.
– А когда будешь готов?
– Когда информационные поводы закончатся.
– Боюсь, этого никогда не случится.
– Ну, значит… – Папаня развёл руками и понюхал апельсины в сетке. – Как ты думаешь, они без сахара забродят?
– Не забродят, – заверил его Севка.
– А сахара у тебя нет?
– У меня даже дрожжей нет. А если ты ещё раз сюда попадёшь, то и нервов никаких не останется.
– Нервы нужно беречь, Севун. Ты ко мне не ходи больше, чтобы не расстраиваться.
– Не приду, – пообещал Севка. – Смотри только, чтобы тебя опять не повесили.
– Я, Севун, теперь опытный рецидивист. Меня голыми руками не возьмёшь!
…После истории с дачным маньяком Драма Ивановна сильно укрепила свои позиции в коридоре. Она придвинула стол на два сантиметра ближе к Севкиному кабинету, а Севка даже выдал ей несколько тысяч рублей на «то-сё», как неопределённо выразился он.
Когда Лунёва арестовали, Шуба подошла к Фокину и, сдерживая улыбку, сказала:
– Слушай, возьми мисс Пицунду на работу. Очень толковая старушенция. Ты ведь думать не любишь, тебе лишь бы побегать, да пострелять. А она – мозг!
– Ты её ноги видела? – фыркнул Фокин.
– А зачем мозгу ноги?
Севку озадачило заявление Шубы. И хотя он не считал, что Драма Ивановна «мозг», но согласился, что ноги ей ни к чему. Он стал лояльнее относиться к мисс Пицунде, и хотя по-прежнему не считал её своей секретаршей, нет-нет, да поручал ей иногда всякие мелкие делишки – позвонить, записать, доложить. Он даже стал с ней здороваться по утрам и прощаться по вечерам.
Когда старушенция отдыхает, Севка так и не понял. Ему казалось, что мисс Пицунда живёт за своим столом. При этом выглядела она всегда прекрасно – насколько можно прекрасно выглядеть в семьдесят с лишним лет.
Как-то раз, зайдя к Фокину, Драма Ивановна спросила:
– Вам не кажется, Всеволод Генрихович, что Кристи нужно навестить в больнице?
– Как?! – удивился Фокин. – Разве вы её ещё не навестили?
– Я-то навестила, но мне кажется, что вам тоже бы не мешало. Она ведь, считайте, при исполнении чуть не погибла.
Это «при исполнении» покоробило Севку, но он всё же навестил с апельсинами Кристи.
Секретарша поцеловала его в щёчку, показала перебинтованную рану и заявила, что она больше не секретарша.
– Хочу вернуться в университет, – поделилась своими планами Кристи. – Математика как-то безопаснее и надёжнее, чем кино и клипы.
– Молодец, – похвалил её Фокин. – Науке такие люди нужны. А искусство… это занятие для тех, кто ничего не умеет.
Жизнь вошла в своё русло.
Жёны просили проследить за мужьями, мужья – пошпионить за жёнами. Правда, один раз Севке пришлось искать сбежавшего породистого кота.
Лаврухин регулярно приставал с глупыми просьбами и литрами пил кофе, который виртуозно варила Драма Ивановна.