262 
— Посмотри на снимок, Барри, — сказала она.
Он еще раз склонил голову над снимком и теперь уже всматривался в него долго и напряженно. Наконец сказал:
— Я не уверен на сто процентов. Это ведь старый снимок? Бородки нет. Даже усов нет. У него… у него другая прическа.
— Да, все верно. Но посмотри на остальное. Посмотри на глаза.
Он надел очки, взял фотографию в руки.
— Кто это с ним? — спросил он.
— Его мать, — ответила Барбара.
— Где вы взяли эту фотографию?
— Из ее квартиры. В Уолден-лодж. Это почти рядом с тем местом, где было найдено тело Дейви Бентона. Так это он, Барри? Это «двадцать один шестьдесят»? Это тот мужчина, к которому ты привел Дейви в «Кентербери»?
Миншолл опустил снимок.
— Я не…
— Барри, — перебила она, — посмотри хорошенько.
Он послушно уставился в снимок. В третий раз. А Барбара переключилась от мысленного «давай» к горячей молитве. Наконец он проговорил:
— Кажется, да.
Она выдохнула. «Кажется, да» не оправдывало ее ожиданий. «Кажется, да» недостаточно для обвинения. Но этого хватит, чтобы провести очную ставку. А значит, можно двигаться дальше.
Мать приехала только к полуночи. Она взглянула на него и без слов обняла. Она не спросила, как чувствует себя Хелен, потому что по пути из Корнуолла в больницу уже кто-то позвонил и ввел ее в курс дела. Он понял это по ее лицу и по тому, как его брат топчется сзади, отодвигая момент, когда надо будет поздороваться, и кусая ноготь большого пальца. Все, что Питер сумел выдавить, было: «Мы сразу позвонили Джудит. Она приедет завтра утром, Томми».
Предполагалось, что он найдет в этом какое-то утешение — в том, что его семья и семья Хелен собрались в больнице, чтобы ему не пришлось пройти через все это в одиночку, — но утешение было немыслимо. Как немыслимо было думать даже о простейших физиологических потребностях тела — от еды до сна. Все вдруг стало второстепенным, когда сознание сузилось до точки света во мраке мозга.
Хелен на больничной койке почти терялась среди различного оборудования. Ему объясняли, как называются все эти приборы, но в памяти отложились лишь выполняемые ими функции: это для дыхания, это для мониторинга сердечной деятельности, это для гидратации, для измерения уровня кислорода в крови, для наблюдения за плодом в матке. В палате было тихо, если не считать гудения всех этих сложных механизмов. И за дверью, в коридоре, царила тишина, как будто вся больница уже знала.
Он не плакал. Он не метался по палате. Он не пытался разбить стену кулаком. Наверное, поэтому, когда приход нового утра застал их всех по-прежнему в больничных коридорах, мать сумела настоять, чтобы он съездил домой. «Ванна, душ, завтрак, что угодно, — сказала она. — Мы будем с ней, Томми, не волнуйся. Я, Питер, все мы. А ты должен хоть немного отдохнуть. Пожалуйста, поезжай домой. Если хочешь, кто-нибудь проводит тебя».
На это тут же вызвались добровольцы: сестра Хелен Пен, его брат, Сент-Джеймс. Даже отец Хелен, хотя всем было очевидно: сердце старика разбито и он никому не сможет помочь, пока его младшая дочь находится в таком состоянии… Поэтому сначала Линли сказал, что нет, он останется в больнице. Он не может оставить ее, разве они не понимают?
Но в конце концов, когда уже начало светать, он уступил. Доехать до дома, принять душ и переодеться. Это не займет много времени. Два констебля провели его через небольшую толпу репортеров, чьи вопросы он не понимал и даже почти не слышал. Полицейская машина отвезла его в Белгрейвию. Невидящим взглядом он смотрел на пролетающие мимо улицы.
Возле дома констебли спросили, не хочет ли он, чтобы они остались. Он покачал головой. Он справится, сказал он. У них в доме живет прислуга. Дентон приготовит что-нибудь поесть.
Линли не сказал им, что Дентон уехал в отпуск, которого так долго ждал (яркие огни большого города, Бродвей, небоскребы, театры каждый вечер). Он лишь поблагодарил констеблей за заботу и, как только они отъехали, вытащил из кармана ключ.
В доме побывала полиция. Он увидел оставленный ими обрывок клейкой ленты, которой огораживают место преступления. Дверь посыпана порошком для снятия отпечатков пальцев. Дебора говорила, что крови не было, но он нашел пятнышко на одной из мраморных плит, которыми была облицована верхняя ступенька. До двери оставался один шаг.
Лишь с третьей попытки сумел он вставить ключ в замок. Когда он открывал дверь, у него закружилась голова. Ему казалось, что теперь в доме все будет иначе, но ничего не изменилось. С последнего букета, составленного ею, несколько лепестков упало на инкрустированную крышку комода в прихожей, только и всего. Все остальное было как прежде: ее зимний шарф перекинут через перила лестницы; на диване в гостиной лежит раскрытый журнал; ее стул выдвинут из-под стола и не поставлен на место после того, как она посидела на нем; чашка в раковине на кухне; ложка на столе; папка с образцами тканей для детской комнаты. Вероятно, где-то в доме лежат пакеты с костюмами для крестин. Слава богу, он не знал где.
262 
