Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
50 
Долорес быстро кивает, словно бы опасаясь, что Марсель передумает уходить.
Когда шофер выходит из квартиры, женщина бросается к окну, и, притаившись за шторой, оглядывает улицу.
Она безлюдна.
И – никаких звуков шагов на лестнице. Марсель и правда ушел, в ближайшее время он не вернется.
Все предельно ясно и понятно.
С этой жизнью, с этой болью надо срочно что-то делать.
Будущее уже известно, все женщины Пабло через это проходили: психиатрическая клиника, электрические разряды прямо в мозг, решетки на окнах, белая накрахмаленная до хруста пижама.
И все равно освобождения не наступит. Любовь к Пикассо – это мучительный крест на всю жизнь. При жизни от него не избавишься. Но ведь есть же еще смерть. Может, она более милосердна?..
Скорее.
Быстрее.
Пора в путь.
Ломая ногти, Долорес распахивает окно, взбирается на подоконник и в ту же секунду решительно шагает в пустоту.
До момента падения, кажется, еще пройдет много времени; нет ни страха, ни сомнений; все мысли и чувства замерли.
Вот уже ветер задирает юбку, лохматит волосы. Предчувствие удара сжимает все тело. Но в эти секунды весь стремительно летящий к смерти комок плоти уже хочет только одного – жить, жить, ЖИТЬ!
Опрометчивое, неправильное решение.
Ослепительно прекрасный мир.
Да будь ты проклят, Пикассо!
То, что происходит потом, не укладывается у Долорес в голове. Она отчетливо видит собственное тело, лежащее на асфальте в луже крови. И одновременно понимает, что может совершенно спокойно обойти вокруг трупа. И пройти через людей, сочувственно разглядывающих погибшую девушку…
Шумят незнакомые голоса:
– Полиция!
– Я видел, она сама из окна выбросилась.
– Бедняжка, такая молодая!
Странно, но никто из мужчин и женщин не замечает ту вторую девушку, стоящую рядом с собственным телом.
Все, буквально все проходит перед глазами Долорес.
Она видит, как прибывший полицейский осматривает ее труп. Как начинает расходиться собравшаяся толпа; и кто-то принимается опять грызть каштаны, а кто-то с интересом поглядывает на витрины магазинов.
– Интересно, знает ли Пабло о моей смерти? – шепчет Долорес и вдруг с удивлением понимает, что уже находится на вилле Пабло.
Какая странная штука – смерть…
Неужели она действительно позволяет мгновенно оказываться в любом месте?
Это так непривычно.
И все равно, несмотря на все эти странные необычные особенности нового состояния – очень хочется жить, чтобы все было как раньше…
Немного оправившись от изумления, девушка наблюдает за художником. Пикассо поглощен работой, на холсте явно угадываются наполненные слезами глаза страдающей Долорес Гонсалес.
Что ж, Пабло всегда вдохновляли боль и горе, и ему было совершенно наплевать, что он является причиной людских страданий. Самоубийство любовницы станет для него только лишь новым приступом вдохновения. А ведь жизнь разбита, теперь уже в прямом смысле – разбита…
– Не нужно было из-за него это делать, – пробормотала Долорес, оглядывая тщедушную фигурку художника. Какой же морок на нее нашел! Ведь этого мужчину даже с трудом можно назвать симпатичным! – Пикассо этого не стоит. Как жаль, что уже ничего не изменить…
Холод.
Пустота.
Неприкаянность.
И больше нечем заняться, и непонятно, что делать в этом состоянии.
Вернуться домой? Только где тот дом, ее дом?
Апартаменты на Елисейских Полях?
Долорес вдруг видит, как хозяйка квартиры собирает ее вещи, чтобы отправить их в Испанию, родственникам. Женщина листает альбом с графикой Пикассо и недоуменно морщится: «Ну и мазня, мой внук нарисовал бы лучше…»
А может, дом Долорес в Барселоне?
И вот уже перед глазами возникает большой серый особняк на центральной улице, его решетчатый заборчик увит виноградом, а во дворе играют в мяч дети. Они загорели дочерна под ярким испанским солнцем.
Кажется, со смертью все не заканчивается.
Наоборот, становится доступным даже то, что раньше казалось совершенно невероятным.
А только больше всего теперь хочется вернуться назад, шагнуть в то чудесное кино, которое называется жизнью.
Хочется выпить ледяной воды, почувствовать тепло солнечного лучика на коже, надеть красивое платье и босоножки на каблуках. Оказывается, во всех этих мелочах было столько счастья. Но ничего теперь уже больше не доступно, ничего…
* * *
Терпение вознаграждается.
Не стоит пороть горячку.
50 
