Ведь именно так произошло в ее жизни с Максом. Она считала свои дела важнее потребностей Макса. Ставила себя на первое место. А в результате? У нее осталось чувство вины, от которого она никак не может освободиться. Нет, нельзя допустить повторения прошлого.
Внутри у Оливии все дрожало, когда она набирала номер, который ей дал Натан. Попав к администратору, она попросила соединить ее с номером Натана. Ей не терпелось снова услышать его голос, сказать ему, как по нему скучает, сообщить, что бросает работу в конце Месяца.
Она пообещала себе, что не станет отчитывать его за то, что он не позвонил ей раньше и уехал, не попрощавшись. Она даже не намекнет на это! Ей было необходимо достучаться до его сердца, вернуть их прежние отношения – волнующие и доверительные. Ей необходимо было вернуть их любовь. А если она начнет его обвинять, то ни за что не достигнет своей цели.
Оливия ждала ответа, но, услышав в трубке женский голос, заволновалась, огорчилась и даже немного испугалась. Голос был сонным и очень сексуальным, как будто его обладательница только что оставила постель, в которой была, по всей вероятности, не одна!
– Извините за беспокойство, – сказала Оливия. – Я просила соединить меня с номерам пятьсот тридцать четыре.
– Это именно этот номер. – Женщина говорила со слабым акцентом. Австралийским? Последовала пауза, в которой явно угадывался невысказанный вопрос. Оливия, сдвинув брови, посмотрела на свои записи. Неужели она ошиблась и назвала не те цифры?
Нет, все правильно. У нее записан именно этот номер. А может быть, она в спешке неправильно его записала? Вероятно. Сглотнув, она сказала:
– Думаю, я неправильно записала номер. Извините, что потревожила вас. Не могли бы вы вновь соединить меня с администратором? Я пытаюсь дозвониться до господина Натана Монро, который остановился в этой гостинице.
– Здесь, нет никакой ошибки. Вы попали в его номер. – Голос женщины зазвучал по-деловому. Она, видимо, окончательно проснулась. Оливия не могла поверить своим ушам. Женщина в номере Натана?! – Кто звонит? Что мне сказать господину Монро? – спросила женщина.
– Его жена! – рявкнула Оливия, бросив трубку. Она смотрела на телефонный аппарат, не видя его. Это был настоящий шок. Мозг отказывался что-либо понимать. Дрожа, она вновь схватила телефонную трубку, сняла ее и положила рядом с аппаратом. Ей не хотелось разговаривать с Натаном и выслушивать его надуманные объяснения, а он наверняка сейчас перезвонит.
Остаток ночи она думала о своем унылом будущем. Сможет ли она прожить без волшебного чувства любви, когда любишь и любима, когда безмерно счастлива и чувствуешь себя защищенной?
Все оказалось жестокой иллюзией. Они так мало знали о прошлом друг друга. Ее прошлое вызывало у Натана подозрения. И что бы Оливия ни делала и ни говорила, она была не в силах развеять их.
Интересно, были ли в его прошлом женщины, которые согревали его постель в тех городах, где он оказывался? Неужели так трудно отвыкнуть от старых привычек? Настолько трудно? Ни одно объяснение не могло убедить Оливию в невинном присутствии женщины в номере Натана в половине восьмого утра. Почему же она все-таки оказалась там, в столь ранний час? Почему ее голос звучал так, будто звонок прервал ее сон… а может быть, какое-нибудь другое занятие, более интимное?..
Все эти мысли причиняли слишком сильную боль.
– Слава Богу, с этим разобрались! – с облегчением сказал Джеймс, когда их самолет взмыл в небо после полудня из аэропорта Пизы. – Этот заказ нам был просто необходим. Вначале я боялся, что они усмотрят в смете попытку обмануть их и откажутся, потому что первый вариант был составлен этим негодяем – моим братцем. Но потом мистер Сакетти убедился, что мы никого не обманываем, а, наоборот, хотим с ними сотрудничать, как, впрочем, и со многими другими фирмами.
– Да, он успокоился, когда отдел ценообразования признал допущенную им ошибку.
Оливия надеялась, что ее бодрое настроение, работоспособность не оставят ее, не подведут. Все три дня их пребывания в Италии она старалась держать себя в руках и не раскисать. Оставаясь одна в номере гостиницы, она не позволяла себе ни слез, ни озлобленности. Она не могла допустить, чтобы утром кто-нибудь увидел в ее глазах страдание.
Но сейчас голова ее раскалывалась от боли. Боль становилась все сильнее, захватывая грудь, и, казалось, ждала удобного момента, чтобы взорваться. Оливия, как могла, скрывала ее.