43 
— Что с вами, Мэри? — участливо спросил ее Стивен. — Вы вся дрожите.
— Вы обещали мне… — она не договорила, понимая, что этими словами роняет себя в своих собственных глазах. Разве пристало ей, особенно теперь, после встречи с этой куртизанкой, выказывать чувство, на которое он не имел права рассчитывать?
— Хранить вам верность. И я не нарушу своего слова, Мэри. Верьте мне!
Отчаяние, владевшее за минуту до того ее душой, сменила такая бурная радость, что Мэри прижала руку к груди, пытаясь унять отчаянное биение сердца. Она едва не расплакалась, и лишь мысль о предстоящей аудиенции у короля заставила ее, сделав над собой неимоверное усилие, сдержать слезы.
Когда после соблюдения многочисленных формальностей их ввели в апартаменты короля, Мэри долго не могла отвести взгляд от Руфуса Рыжего и не замечала никого из присутствовавших в зале. Король являл собой весьма живописное зрелище: его длинную нижнюю тунику из серебристой парчи покрывала пурпурная мантия, затканная золотыми и серебряными нитями, толстый живот был перехвачен широким золотым ремнем, инкрустированным драгоценными камнями, на пальцах монарха блестели и переливались разноцветные перстни, на шее — несколько золотых цепей и самоцветных ожерелий. Камни и золото украшали также остроносые сапога Руфуса. И в довершение всего рыжекудрую голову его увенчивала золотая корона. Король улыбнулся Стивену и, подчеркнуто игнорируя Мэри, медленно и веско проговорил:
— Добро пожаловать, Стивен. Признаться, мы вовсе не ждали увидеть тебя здесь.
— Неужели? — Стивен слегка подался вперед. — Разве я, по-вашему, настолько неучтив, чтобы отпустить мою невесту одну в такой дальний путь?
Руфус пожал плечами.
— Но мы однако же рады видеть тебя после столь долгой разлуки. Нам с тобой надо многое обсудить, и ты отобедаешь с нами нынче вечером, — Руфус милостиво улыбнулся и протянул свою пухлую руку гостю.
Стивен преклонил колено и поцеловал монаршью длань. Лишь теперь взор короля обратился к Мэри. Она приблизилась к трону и присела в глубоком реверансе, выпрямившись лишь тогда, когда Руфус велел ей подняться.
— Так, значит, вы и есть дочь Малькольма, — скороговоркой пробормотал он. — Сколько же вам лет, если только это не тайна, моя милая? Вы ведь походите скорее на ребенка, чем на зрелую девицу.
Взоры придворных, находившихся в комнате, в то же мгновение обратились к ней. Помедлив с ответом, которого явно ожидали все присутствующие, Мэри едва внятно пробормотала:
— Шестнадцать.
Король со снисходительной усмешкой обратился к Стивену:
— Ты уверен, что она тебе подходит, де Уоренн? Мэри не поверила своим ушам. Она никак не ожидала, что манеры даже самых высокородных из норманнов окажутся столь скверными и грубыми. Сперва Генрих, затем красавица-куртизанка делали вид, что не замечают ее. А теперь и сам король задач Стивену свой бесцеремонный вопрос так, словно ее здесь не было.
— Разве она может сравниться с Аделью? Маленькая, тощая, по виду так совсем как десятилетний мальчишка, если бы не эти ее длинные волосы.
Мэри была взбешена словами короля и еще более — тоном, каким они были произнесены. Она повернулась к Стивену, ожидая, что тот даст Руфусу суровую отповедь. Но Стивен лишь пожал плечами и равнодушно проговорил:
— Вы ведь знаете, что я не охотник до мальчишек.
Глаза короля блеснули еле сдерживаемой радостью. Потирая руки, он с улыбкой осведомился:
— Так она тебе не по вкусу, а?
— Она — дочь Малькольма Кэнмора, и это мне весьма по вкусу, сир.
Мэри не ожидала подобного предательства от человека, который несколько минут назад был так ласков, учтив и внимателен с ней. Она сжала кулаки и закусила губу, чтобы не выдать своих чувств в присутствии стольких людей, чтобы не разрыдаться на глазах у стольких презренных норманнов.
Но король, как, впрочем, и все остальные, уже несколько минут тому назад перестал обращать на нее внимание. Руфус принялся расспрашивать Стивена о делах в Нортумберленде, тот подробно и с явной охотой отвечал ему, и Мэри, не вслушивавшаяся в их слова, не сразу осознала, что очередной вопрос монарха был обращен к ней.
— Как поживает ваш отец?
Стивен легонько толкнул ее локтем в бок, но она не могла выдавить из себя ни слова. У нее мучительно перехватило дыхание. Воспоминание об отце по-прежнему было столь болезненным, что она боялась разрыдаться, едва начав говорить о нем.
43 
