Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
61 
— С Кербель — без сомнений.
— А Юнусова отравили чем-то другим.
— Уж не знаю, какими силами прозрели… — Аполлон Григорьевич тяжко вздохнул, — …но хлороформа в нем совсем мало, небольшие следы. А цианида калия — сколько угодно. От души всыпали, не пожалели.
— Следовало ожидать.
— Вот как? Может, и записку с угрозами объясните?
— Какую записку? — спросил Родион.
— Вчера в департамент подкинули. Угрожают. Если не брошу это дело, будет мне совсем яман.[5]
— Угрожают вам?
Лебедев даже обиделся:
— А что, мне и угрожать нельзя? Если не вылезаю из лаборатории, то уже не человек?
— Но это же совершенно бессмысленно… Извините. Покажите записку.
— У меня ее нет… И не надо так смотреть! Я как получил, в сердцах швырнул под стол. Сегодня все обыскал — нету. Мыши утащили.
Это было невероятно! Лебедев, который хранил всякую ерунду от давно прошедших дел, жадина и скопидом, потерял важнейшую улику, касавшуюся его лично. Поверить в это было невозможно. Но мрачная физиономия криминалиста надежды не оставляла.
Коля боялся шелохнуться.
— Пусть только попробуют еще раз, руки повыдергиваю!
— Пришлют другую, не выбрасывайте, — попросил Родион. — Оставьте мне.
Аполлон Григорьевич пригрозил незримым врагам жуткими карами и добавил:
— Кругом одни негодяи. И этот гладкий Иван Васильевич врал как сивый мерин.
— Конечно, врал.
— Вы же с ним не знакомы?
— Когда мужчина так высокопарно говорит о своей любви, «куске» сердца и прочее, скорее всего, он жутко устал. Именно от этой любви. И то сказать: напряженный ритм, три свидания в неделю. Не молодой уже человек. Врал и выкручивался на ходу.
— Ну, вам виднее. Я не про то… Это я рассказал ему про Саблину… — признался Лебедев.
— С какой стати?
— Не так чтобы сказал впрямую, обмолвился про трагический случай. Он выводы сделал. Прямо вскочил с кресла.
— В ресторане общались?
— В салоне мужских причесок Монфлери. Зашел освежиться, и вот…
— Кто еще это слышал?
— Да все слышали, кто был…
— Но взволновался только Основин, — сказал Родион. — Инспектор с тонкой душевной организацией… Это мило… Фотографии принесли?
На стол легли три фото мертвых граций.
Ванзаров сдвинул их, рассмотрел и сказал:
— Надо нам поторопиться. Николя, завтра выясните все про актрису Ольгу Кербель. Она проживала в «Эрмитаже». Последние дни перед убийством замечала за собой слежку. Надо разобраться, кто мог за ней следить.
— Постараюсь, — сказал Коля, оглушенный новым заданием. Это, получается, искать того, не знаю кого? Это с какого же бока браться… Вот уж новость…
— Аполлон Григорьевич, вас прошу разобраться со своими друзьями.
— Что значит: разобраться? Кровь у них взять или попытать легонько до смерти?
— Выяснить, не появилась ли у кого-то из их подруг мания преследования.
— А с Юнусовым что делать?
— Там все просто, не будем тратить на это силы… — Родион встал. — Простите, у меня глаза слипаются, пойду в гостиницу.
И Ванзаров ушел как ни в чем не бывало.
Коля в некотором сомнении глянул на Лебедева — дескать, одному ему показалось или…
— Я, конечно, понимаю, он оттуда вернулся, устал, но… — сказал Коля, тщательно подбирая интонацию, — …так и будем бегать на посылках, как думаете?
— Ну уж дудки этому Орфею! — сквозь зубы проговорил великий криминалист.
* * *
Антонина ждала. Ждала в начале представления, ждала перед своим номером. И даже после финала не теряла надежды. Она так хотела увидеть своего Аполлошу. Так хотела услышать слова раскаяния и прощения. Она бы, конечно, помучила его, но потом простила бы. И у них снова стало бы все чудесно и хорошо. Сердце актрисы отходчиво и много может вместить любви, если с ним правильно обращаются.
Но Лебедев не появился. Не пришел, когда он был так нужен. Когда она страсть как хотела его увидеть. Страсть так и кипела в ней.
Антонина стояла в театральном ресторане, держа дурацкий букет, и старалась отыскать в сигаретном дыму знакомый силуэт. Ничего выдающегося, как Аполлон, ей не попалось.
И тогда Антонина обиделась. Той самой черной женской обидой, которая не прощает и взывает к отчаянной, бессмысленной мести. В этот миг она возненавидела Лебедева с такой силой, что сама испугалась. Как бы не отравить сгоряча.
61 
