– Вы спрашиваете меня, зачем я приехала сюда? Вы же отлично знаете (уверена, что Смирнов все рассказал вам, а ему, в свою очередь, рассказал мой бывший муж) – я привезла деньги! Так что этому директору фирмы, где работала Надя, Смышленову Валерию Викторовичу, осталось ждать совсем недолго. Думаю, я встречусь с ним уже сегодня, объясню ситуацию и попрошу его дать мне свои банковские реквизиты, после чего сразу же переведу деньги на счет его фирмы или на личный счет – как он пожелает.
– Да, Полина, вы – удивительная женщина.
– Да обыкновенная я женщина! Просто взвалили на меня эту ответственность, эти деньги… Вот верну их тому, у кого Агренич их украла, успокоюсь и, возможно, вернусь домой. Правда, мне ужасно хочется прокатиться на том самом поезде и в том самом вагоне, где все это и произошло. И поговорить в естественной обстановке с проводницей, оставшейся в живых коллегой Шитиковой, понимаете?
– Понимаю. Но я не думаю, что для того, чтобы проникнуться атмосферой того страшного дня, вам надо совершить весь путь от Уренгоя до Москвы: у вас уйдет на это двое суток, плюс еще шестнадцать часов. Не проще ли будет спокойно, в нейтральном месте, встретиться с ней и поговорить по душам? Она – милая, симпатичная женщина, довольно общительная. Конечно, ей будет нелегко вновь погрузиться в эту историю, но, поверьте мне, когда она узнает, кто вы и зачем вам понадобился этот разговор, думаю, она пойдет вам навстречу и постарается воссоздать в своей памяти даже то, что ей не удалось вспомнить в беседе со мной.
– Думаете? Ну, хорошо. Можно сказать, что вы меня уговорили. Но только как же мне ее найти?
– Считайте, что уже нашли. Я позвоню ей и попрошу приехать в Уренгой.
– Постойте! Что-то здесь не так… От Уренгоя до Тюмени, если я не ошибаюсь, езды около тридцати часов? Сначала приезжаете вы, потратив уйму времени, теперь вы собираетесь вызвать проводницу…
– Ну, положим, у меня здесь, помимо встречи с вами, были и еще кое-какие дела. А что касается проводницы, то она – привычная, и ей ничего не стоит прокатиться, тем более бесплатно.
– А может, я сама поеду в Тюмень? Там и Войновка близко.
– И что вы собираетесь делать в Войновке? Искать следы Флорского?
– Не знаю… Кроме того, если его побег был кем-то организован, то его, возможно, там ждали? Там или же в Тюмени.
– Да, скорее всего, в Тюмени, там легче затеряться.
– Хорошо, я подумаю, что мне делать дальше и куда ехать. Может, вы и правы и мне совершенно нечего делать в Тюмени и Войновке, и ваша проводница сама может приехать в Уренгой, чтобы встретиться со мной.
Я посмотрела на него и подумала: вправе ли я задавать этому человеку вопросы, связанные с его непосредственной работой, с его обязанностями? С другой стороны, вроде бы существует определенная договоренность между другом Володи и Бобровым, и ее смысл заключается как раз в том, чтобы помогать мне, оказывать мне содействие. Конечно, со стороны это должно выглядеть как помощь писательнице, бывшей жене следователя, в поисках материала для написания нового романа. Как же несерьезно, должно быть, все эти крайне занятые мужчины относятся ко мне и к моему занятию… Любопытство, блажь – пожалуй, именно так они и воспринимают мое желание помочь следствию. Может, они и правы? Ну что я могу сделать полезного в данной ситуации? Пока лишь я отнимаю время у серьезного человека.
– Хорошо, я все-таки задам вам один вопрос, который давно мучает меня… Флорский! Я понимаю, что это был непростой доктор, раз уж ему так помогали, что даже организовали этот дорогостоящий побег. Вы не знаете, кто именно все это устроил? Вы не вычислили этого человека? Флорский ведь москвич… Ваши коллеги из Москвы… они сумели выяснить, кто именно из окружения Флорского мог устроить ему побег? Кто был его лучшим другом?
– Я сам ездил в Москву, занимался там этим делом. Конечно, круг знакомых Флорского был очерчен нами в первые же несколько дней. Я беседовал с коллегами по работе Флорского, с его пациентами, даже с больными, записанными к нему на операцию, но так ничего и не разузнал. Жизнь не стоит на месте – операции провели другие хирурги, никаких смертельных исходов не было. Я хочу сказать, что после того, как Флорского посадили, никто особо от этого не пострадал.
– А как же его близкие люди? Родители, братья-сестры?
– Родителей его на тот момент уже не было в живых, а единственная сестра, Роза Флорская, молодая женщина двадцати пяти лет, не замужем, преподаватель музыки, проживала на тот момент в Балашихе. Она даже на суд к брату, чтобы поддержать его, не приехала.