Последние отзывы

  21  

Разве он мог тогда предполагать, какую злую шутку сыграет с ним эта открытка?..

Те месяцы счастья, что они провели в Москве, в комфортной квартире, преисполненные любви и сознания, что теперь они – семья и что рано или поздно у них пойдут дети, – почему-то стали забываться. Слишком быстро летели дни, слишком счастлив был Чагин со своей молодой женой. Нехорошая мысль о том, что так не может продолжаться долго, что это невозможно, что так можно раствориться друг в друге, потерять себя, что это опьянение когда-нибудь закончится, отравляла жизнь, но – лишь слегка… Когда же Маша объявила ему о существовании другого мужчины в ее жизни, Чагин понял: вон оно наконец отрезвление, это то, чего он где-то в глубине души ждал, чего опасался – конец его теплой семейной жизни. Маша ушла от него, даже не обернувшись…

Он вспомнил о звонках Алевтины, которая рыдала в трубку и кляла сестру, говорила ему, Чагину, совершенно постороннему, казалось бы, для нее человеку, что после ухода сестры ей не на что надеяться, что теперь она не получит квартиру в Москве, не сможет учиться… Чагин был в недоумении. Он бы и мог выполнить свои обещания и даже поселить Алевтину временно у себя, но свояченица вела себя слишком уж нахраписто, истерично, она даже не нашла в себе силы успокоиться, приехать к Чагину и просто поговорить с ним по душам. Нет, она называла Машу такими словами, словно Розмари бросила не мужа, а свою сестру в первую очередь. Злая Алевтина. Так он ее про себя и называл.

И вдруг – этот звонок и ее появление в офисе. Скромная и какая-то пришибленная девушка с провинциальным налетом на посмуглевшем лице, одетая, как студентка, в курточку и шапочку, и это виноватое лицо: помогите Христа ради… И тянет к нему половину открытки. Тогда, при расставании, когда Чагин сразу после «Отрадного» поехал в Москву готовиться к свадьбе, Маша, нервничая, что больше никогда не увидит своего первого мужчину, выпила шампанского больше, чем нужно, расплакалась и, разорвав новогоднюю открытку, отдала половинку Чагину со словами: «Володя, пусть это будет у тебя, пока мы не встретимся… Чтобы ты не забывал меня… понимаю – глупо, смешно, сентиментально, но нечего было жрать так много шампанского…»

Потом, когда они встретились, об открытке даже не вспомнили – так было много всего другого, что связывало их. И вдруг теперь этот клочок открытки, эти розовые блестки… Словно Алевтина, эта хитрая сучка, знала, что после ухода Маши он будет носить свою половину открытки в портмоне, в отдельном кармашке, запирающемся на невидимый замок-«молнию», и что время от времени он будет доставать открытку с вложенной в нее фотографией красавицы Розмари и вспоминать свою неудавшуюся личную жизнь…

– Она умирает, Чагин! Что-то там с костным мозгом. Требуется операция. Пятьдесят тысяч долларов. Она не знает, что я к тебе поехала… Открытку взяла с собой, чтобы тебя разжалобить, не скрою. Знаю, как ты любил мою сестру. Ты можешь отказаться, тебя никто не осудит. Только знай, что португалец этот бросил ее через два месяца, она вернулась домой, беременная, сделала аборт, после которого едва выжила… А теперь ей и вовсе не позавидуешь… В общем, Чагин, ты думай. Вот тебе мой телефон. – Не снимая красных перчаток, она нацарапала на листке номер своего мобильного. – Когда что надумаешь – звони. Я буду ждать. В любом случае звони.

Сказала все это и как-то очень быстро ушла. На столе поблескивала открытка…

Чагин принял решение еще до того, как хлопнула дверь и он понял, что Алевтина ушла. Сообразил, где и когда он сможет взять наличные, после чего позвонил Алевтине и назначил место, где передаст деньги.

– Памятник Пушкину знаешь?

– Знаю, – тихо отозвалась она.

– Сегодня в семь. Или около семи…

Сказал, представил себе, что передает ей пакет с деньгами, и от этой сцены его передернуло. Как в дешевом фильме. Ясно же, что он сам должен лететь в Саратов, встретиться с умирающей Розмари и сделать все возможное, чтобы спасти ее. Нет, он не поедет. Или поедет вместе с Ольгой, своей секретаршей.

Он вызвал ее к себе. Она была старше его на десять лет и отлично знала историю его любви с Розмари. Выхаживала своего шефа (после разразившейся личной драмы) – он ведь чуть не спился, – пьяного и беспомощного, притаскивала его на своих сильных руках домой, держала его голову над унитазом, пока он прочищал желудок… Жалела его, помогала во всех делах, которые он чуть было не запустил, извинялась перед клиентами, с которыми он не мог встречаться из-за своего кисельного состояния, да и просто по-человечески понимала его.

  21