Григорий Александрович не мог скрыть своей радости по поводу возвращения Беллы и теперь просто не отводил от нее глаз. Белла же после сорока минут, проведенных в горячей ванне, почти дремала в кресле, потягивая приготовленный Савельевым грог. Горячее вино с лимоном, сахаром и пряностями пришлось очень кстати, и Белла, закутанная в шерстяное одеяло, пила его маленькими глоточками, растягивая удовольствие.
– Вы просто нормальный человек, – успокаивала она Григория Александровича, – и было бы очень странно чувствовать себя спокойно после того, как в тебя стреляли…
Она вспотела, и ей приходилось то и дело запускать пальцы во влажные завитки волос надо лбом, ероша их и убирая ладонью струящийся по вискам пот. Ее зеленые глаза при оранжевом свете лампы приобрели кофейный оттенок, а кончик носа трогательно порозовел. Влажные губы припухли от горячего вина и от того, что она, нервничая, весь день покусывала их и облизывала.
– Я постелю вам здесь, на диване, а Григорий Александрович ляжет в спальне, хорошо?
Но Савельев, разомлевший после грога и нескольких кусков яблочного пирога, уже не слышал ее. Он спал в кресле, закинув высоко голову, рот его открылся и при каждом выдохе испускал похрапывающие звуки. Григорий Александрович, напротив, казался как никогда бодрым. Глаза его блестели, глядя на Беллу, взбивающую подушки на диване.
– Ты не ляжешь со мной, – вдруг спросил Григорий Александрович, – как тогда, в ту ночь?..
– Я не могу, – чуть слышно ответила Белла, – но я постелю вам там…
– А где же ты будешь спать сама?
– Попрошусь переночевать к Зине. – Она подошла к Савельеву, растормошила его и помогла ему дойти до дивана. Раздела как могла и уложила спать.
– Вы сами доберетесь до спальни или вам помочь?
– Помочь, – ответил Григорий Александрович. – Ты же знаешь, что я ранен…
– Вы извините, у меня даже не было времени расспросить вас, как вы себя чувствуете… Но это не из-за того, что я такая бессердечная… Просто так много всего произошло… Так как вы себя чувствуете?
– Нормально… Рана, конечно, побаливает, да чего там, болит, но это не страшно… Главное, что я жив…
– Вот и я все время об этом думаю. – Она помогла ему подняться, и он, опираясь на ее плечо, дошел до спальни.
– Не уходи, побудь со мной, я тебя очень прошу… – Григорий Александрович крепко держал ее за руку, и она опустилась рядом с ним на кровать. – Если хочешь, мы будем спать с тобой под разными одеялами, я даже не дотронусь до тебя, просто буду знать, что ты рядом… Соглашайся…
Представив себе, как ей сейчас придется звонить Зине, беспокоить ее и ночевать в совершенно незнакомом месте, Белла заколебалась. А тут еще вспомнила слова Савельева о том, что нельзя доверять никому («Значит, даже Зине», – подумала Белла), и кивнула головой.
– Хорошо, я лягу здесь… Знаете, мне и самой будет спокойнее… – произнесла она вполне искренне. – Я буду слышать ваше дыхание и, возможно, усну…
Григорий Александрович, оставшись в шелковой черной пижаме, лег под одеяло и стал наблюдать за Беллой, которая, задумавшись, начала раздеваться прямо у него на глазах, но потом, опомнившись и пробормотав что-то вроде «на войне как на войне», погасила лампу, юркнула в одних трусиках под толстый мягкий плед и замерла, прислушиваясь к биению собственного сердца.
– Хочешь, я поглажу тебя по голове? – услышала она шепот Григория Александровича и улыбнулась. – Знаешь, как это успокаивает…
– Хорошо, погладьте… – Она придвинулась к нему и, коснувшись головой его здорового плеча, приготовилась к новым ощущениям. Григорий Александрович гладил ее нежно, едва дотрагиваясь ладонью до головы, чем вызвал в Белле приятные, до мурашек, ощущения. Она нежилась под его рукой, ерзала от удовольствия и готова была замурлыкать. Постепенно его рука спустилась до шеи и принялась массировать ее мягкими, пружинящими движениями. Затем Белла почувствовала прикосновения уже на спине, перевернулась на живот и поняла, что в своей прошлой жизни была, наверное, кошкой.
– Тебе приятно?
– Муррр… – прозвучало в ответ, и Белла, забывшись, проворно нырнула под ЕГО одеяло, обняла его, прижалась к нему всем телом и поцеловала в щеку. – Мррр…
– Это все, что ты хочешь мне сказать? – спросил он, смеясь и лаская ее плечи.
– Мррр… – ответила она, свернулась калачиком рядом и сразу же уснула.
23 июля
Утром Белла проснулась оттого, что ласки Григория Александровича зашли слишком далеко. Она открыла глаза и увидела склоненное над собой его лицо, темно-голубые глаза, исполненные желания. Она хотела закричать, вырваться из его объятий, но, вспомнив о том, что в гостиной на диване спит Савельев и что своим криком она только опошлит ситуацию, решила молчать. Она понимала, что сама спровоцировала этого мужчину, что все сделала для того, чтобы он ее захотел, и что теперь, если она оттолкнет его, им, вполне возможно, придется расстаться, а потому попыталась расслабиться и только закрыла глаза. Хотя в интернате она и накопила небольшой опыт сексуальных отношений, кроме Макса, она не знала еще ни одного мужчины. И если рассудок твердил ей одно, то тело, успевшее истосковаться по ласке, сделалось нежным и податливым, как масло. Она хотела мужчину. Хотела именно этого мужчину. Понимая, что он крайне ограничен в своих движениях из-за раны в плече, Белла легла таким образом, чтобы ему было удобно. И он, мгновенно оценив это и воспользовавшись ее внезапной покорностью, овладел ею и, обнимая ее всю, целуя и прижимая к себе, ублажил ее, дождавшись судорожного стона и той ответной нежности, которая наступает после того, как к любовникам возвращается сознание.