— Что общего между Биллом Оттером и твоим визитом? — почувствовав неладное, напряженно спросила она.
— У нас с ним были кое-какие дела.
Глаза, смотрящие на нее в упор, были холодны как сталь. Беспокойство Кейтлин возрастало.
— Что за дела, Мейсон?
— А ты не догадываешься?
Кое-что пришло ей в голову, но настолько ужасное, что Кейтлин поскорее прогнала мысль прочь. И огромным усилием воли подавила внутреннюю дрожь.
— Я не настроена играть в загадки.
— Прекрасно, — кивнул Мейсон. — В таком случае не стану держать тебя в неведении. Я здесь, чтобы поговорить о Билле Оттере и закладной на ранчо.
Во взгляде Кейтлин плеснулся страх.
— И что же с Биллом?
— Когда ты в последний раз вносила плату, Кейтлин?
— Не думаю, чтобы это касалось тебя.
— Касается, уж поверь. Так когда?
— Два месяца назад. — Она поколебалась и уточнила: — Может, три…
— Не велика ли просрочка?
Кейтлин затеребила юбку.
— Думаешь, я не знаю? Я стараюсь платить Биллу всегда, но тут были проблемы… — Она осеклась.
— Продолжай.
— Когда папа умер… — Кейтлин снова оборвала себя.
Она не настолько доверяла. Мейсону, чтобы рассказать ему правду. Отец запустил дела, и после его смерти Кейтлин достались в наследство одни только финансовые проблемы. И вообще, зачем Мейсону знать, что ситуация ухудшается день ото дня?
— Короче, были проблемы, которые тебе не интересны.
Но Мейсон проявил настойчивость:
— Не будь они мне интересны, я бы не спрашивал.
Пререкания никуда не приведут, поняла Кейтлин. Как я ни упирайся, Мейсон добьется от меня ответа: почему-то он считает, что имеет на это право.
— Даже Билла не заботят мои проблемы, так что в них лезешь ты? — спросила она наконец. — Билл Оттер всегда все понимает. Он не возражает, если плата запаздывает.
— На твоем месте я бы не был так уверен.
— Что ты хочешь сказать?
— Даже самые понимающие кредиторы тревожатся за свои деньги.
— Значит, тебя прислал он? Билл отправил тебя на ранчо, чтобы напомнить мне о долге? Не похоже на него. — Она резко поднялась и в волнении принялась расхаживать по комнате. — Ему не было нужды делать это, Мейсон. Он мог бы позвонить мне, мог бы поговорить со мной. Мы никогда не вмешивали в это дело третьих лиц. Мы разберемся сами.
— Сядь. — В голосе Мейсона не было злости.
— Нет! Я должна поговорить с Биллом.
— Погоди, Кейтлин. Есть кое-что еще.
— Ты не понял? Что бы там ни было, я хочу услышать это от Билла, а не от тебя. Терпеть не могу посланий. — И, повинуясь внезапному порыву, Кейтлин добавила: — Посланцев тоже.
Мейсон будто не услышал оскорбления.
— Сядь, пожалуйста.
В голосе его звучала властность, заставившая девушку похолодеть. Медленно, неохотно, оттого лишь, что понимала: ей придется выслушать Мейсона, Кейтлин повиновалась.
— Ну?..
— Теперь закладной владею я, — без обиняков выложил Мейсон.
И наступила тишина. Потрясенная тишина. Тишина, которая длилась почти минуту. Кровь отхлынула от лица Кейтлин, но щеки ее горели. Она окаменела и не смогла бы пошевелиться, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
— Что скажешь? — спросил наконец Мейсон.
— Ничего, — прошептала она.
Снова повисла тишина. На сей раз нарушила ее Кейтлин.
— Почему Билл не позвонил мне?
— Потому что я его попросил.
— Зачем? Зачем такая жестокость?
— Жестокость?
Темные глаза Мейсона сверкнули. И ему в этом доме говорят о жестокости?!
— Ты не мог не знать, каким это будет для меня ударом.
— А если бы Билл сам сказал все, тебе было бы легче?
— Не знаю… Возможно… По крайней мере, у меня было бы время обдумать это, прежде…
— Прежде чем что?
— Прежде чем увидеться с тобой.
— Думаешь, что-нибудь изменилось бы?
Один страшный миг Кейтлин боялась заплакать: слезы уже подбирались к глазам, рыдания рвались из горла. Но злость помогла ей сдержаться.
— Ты мог предупредить меня, прежде чем являться сюда, как какой-то средневековый завоеватель. Любой нормальный человек дал бы мне знать. И не надо всей этой чуши о южанках-аристократках: ты отлично знал, как меня потрясет привезенное тобой известие. Малое, самое малое, что ты мог сделать, Мейсон, — это предупредить меня о своем визите. — Глаза ее горели гневом и вызовом. — Это все еще мое ранчо, Мейсон. Каким бы клочком бумаги ты ни обзавелся, — это ранчо мое, и тебе здесь не рады!