Особенно,... 
10 
— Сказал — будет приносить алименты раз в месяц.
— Вот сволочь… А он не сказал, как прожить на его алименты с тремя детьми?
— Так я ж работаю, Свет! Пока детсад закрыт, Катюша с детьми посидит.
— Работает она… У тебя ж зарплата копеечная…
— Ой, да проживем как-нибудь. Ты больше не ругай его, Свет… Он просто несчастный человек, и все…
— Да ладно, Ленк, не грузись! Никуда он от тебя не денется. Это ж надо моего Пашку знать…
— В смысле? — повернулась к ней Катя.
— А у него же все очень быстро проходит! Быстро загорелось, быстро и потухнет! Так что я подожду еще — наверняка скоро вернется. Он, когда к сыну приходит, такими виноватыми глазами на меня смотрит… Так что и здесь Толик твой не отстанет — быстренько у тебя нарисуется! Вспомнит, что он муж и отец. След в след за Пашкой…
— Да на фиг он такой нужен вообще? — громко возмутилась Катя. — Правда, Лен?
— Не знаю, Кать, — пожала плечами Лена. — Дети ж не виноваты, что у них папа такой … Не знаю я. Голова болит…И холодно… — тоскливо глядя в окно и еще больше закутываясь в платок, тихо прошептала она. — Давайте лучше чаю попьем, девочки!
— Да какой чай, Ленка! Я ж сухого вина с собой притащила! Французского! Сейчас мы твое торжественное вступление в няньки и отметим, Катерина…
* * *
Ада долго стояла у зеркала, рассматривая свое тщательно выхоленное смугло-розовое лицо. А что — вполне еще ничего… Уж по крайней мере, на свои законные тридцать пять никак не тянет. Ну, может, на двадцать девять — тридцать… Не зря же на нее так запал этот молодой мужик. Нет, есть, есть в ней еще масса прелести и женского обаяния, самый расцвет, так сказать. Если еще и не лениться, не пренебрегать макияжем, поменьше демонстрируя утренние помятости, следить за собой тщательнее, то она еще о-го-го сколько может продержаться. Фигура вот только подкачала — расплылась в разные стороны, как наспех взошедшее тесто… Зато грудь хороша. Да и то — она ведь не рожавшая, слава богу… Теперь, кстати, и о замужестве, и о ребенке подумать можно. Пора уже. Чем Толик ей не муж? До смерти уж надоело в вечных любовницах ходить, роковую страсть из себя чуть не силой выпихивая… Хотя и трое детей Толиковых — тоже не подарок. Гипертрофированное отцовство, знаете ли… Ну да и ладно, что ж делать, если выбирать не приходится. Безрыбье — оно с возрастом вот-вот подкрадется, и тогда вообще неизвестно, за какого такого рака придется замуж выходить… А Толик — не пьет, не курит, за собой следит. Чем не версия законного мужа? Только зануда жуткий, конечно. Все какие-то ролевые игры ей навязывает… И странные такие… В таких играх кому что требуется, а этому — чтоб она его бывшую жену жалела. Прямо бред какой-то. Сколько мужчин через ее руки прошло — не девочка ведь уже — а такого странного мужика первый раз видит. Только и слышно от него — ах, какой я подлец! Ах, какой негодяй! Сколько страданий жене принес! Ах, как там ей сейчас тяжело…
Видела она эту жену — бледная моль в тапочках. Чего по ней страдать-то? Так и хочется сказать — иди да и помоги ей, раз убиваешься. Денег там дай, или с детьми посиди… Только нельзя. Она ж понимает — игра все это… Рисуется он перед дней, цену себе набивает. Посмотри, мол, что я ради тебя, Адочка, натворил в своей прошлой своей жизни… Оцени по достоинству…
И каждый день он будто бы к ней, к бывшей жене, сходить собирается. Вот и сегодня утром, уходя на работу, посмотрел ей трагически в глаза и говорит: «Ада, мне надо сходить туда…» А стонать на эту тему вообще с вечера начал. Надо же. Такой молодой, а уже зануда. Ну ничего, она его быстренько от этого недостатка избавит, дайте только официально, так сказать, определиться. А пока она и потерпит, ладно уж, отчего и не подыграть мужику… Только бы не сорваться да не заорать на него раньше времени. Спугнешь — потом ищи себе нового претендента… Нет уж, она потерпит. Вон и ключ в дверях поворачивается, идет…Держись, Адочка, держись, умница…
Ада последний раз взглянула на себя в большое зеркало, поправила на груди алые кружева пеньюара и улыбнулась сама себе полными губами — хороша, черт… И пеньюар этот красный необыкновенно идет к ее смоляным кудряшкам, рассыпанным волной по полным плечам…
— Здравствуй, милый! Как я соскучилась! Ты ужинать будешь, милый? — вышла она в прихожую к Толику, неся на лице заготовленную у зеркала улыбку.
— Не знаю… — трагически произнес Толик, бросая портфель на тумбочку и проходя в комнату. — Ничего не хочу. Даже думать ни о чем не могу!
10 
