– Вы уверены, что хотите это купить? Имейте в виду, тут полы проваливаются, я не буду потом вам их чинить! – пугают риелторов жители коммуналок. Они боятся, что риелтор потом придет жаловаться. Некоторые вообще считают риелторов чудаками. Собственно, большинство из них вообще не понимает, что риелтор – это только посредник. И что жить в этой купленной квартире он не собирается.
– Вы, главное, выселяйтесь побыстрее, и все, – ласково улыбается риелтор. Он-то знает, что эти самые трущобы с проваливающимся полом и деревянными перекрытиями будут проданы как минимум втрое дороже, особенно если в них сделать так называемый евроремонт. Что это такое и как это понимать – вопрос сугубо индивидуальный. По моему опыту работы в Москве, евроремонт – это понятие крайне растяжимое. По первости, только начиная работать в недвижимости, я еще велась на эти термины, и, если в объявлении было написано что-то типа «сделана косметика» или, опять же, «евроремонт», я ехала туда в первую очередь. Очень часто евроремонтом называли оранжевые обои на стенах, прибитый к кухонной стенке диван и прокуренный серый потолок.
– Что же это за евро? – удивлялась я.
– А тут плитка испанская, – отводил глаза риелтор.
Евроремонтом могли назвать и очень дорогую инсталляцию на тему французского Прованса с бронзовыми канделябрами и каменными каминами. Однако Прованс был инсталлирован в рамках города Химки, в пятиэтажном кирпичном доме древнейшего года постройки, а цена за него была просто сумасшедшая.
К слову, об эксклюзивных дизайн-решениях. Воспроизводя их в рамках отдельно взятой квартиры в многоквартирном доме, надо понимать, что отбить такие решения при продаже невозможно. И даже если все так, как вы говорите – и дизайн авторский, и плитка испанская, и лепнина натуральная, и паркет из вымирающего вида дерева, – вы своих денег не получите. Есть такое понятие – избыточный ремонт. Понять, относится ли ваш райский уголок к таким «избыточникам», очень легко. Возьмите среднюю стоимость на аналогичную квартиру (только именно среднюю, а не самую высокую в списке) в аналогичном доме (лучше смотреть вообще в том же самом доме) и прибавьте к этой цене тридцать процентов. Это та стоимость, которую покупатель будет готов дать за хороший ремонт. Если же квартира будет идти дороже, покупатель предпочтет купить другую, без ремонта, и обустроить ее по своему вкусу. Если стоимость вашего ремонта выше, чем полученная цифра, – вы владелец квартиры с избыточным ремонтом. И если уж вам надо будет ее продавать, с некоторыми потерями придется смириться.
Но вернемся к элитному жилью. В тот год, когда я, усилиями моей лучшей подруги, оказалась в офисе маленького закрытого агентства недвижимости, оно было, кажется, единственным в Москве, специализировавшимся именно на этом самом элитном жилье. Так что оказаться сотрудником такой фирмы было для меня по-настоящему большой удачей. И, признаюсь честно, когда я шла туда в первый раз, руки у меня дрожали. И вообще я вся дрожала. От волнения, конечно. Мне казалось, что, как только они там, в этом офисе, меня увидят, сразу выгонят. По профнепригодности. Но этого не произошло.
– Вы Татьяна? – спросил меня тот самый муж моей подруги. Он оказался невысоким, худощавым мужчиной лет тридцати, страшно похожим на Юрия Шевчука, чьи песни я с переменным успехом исполняла в московских переходах еще до рождения дочери. Сходство было почти стопроцентным. Увидев перед собой своего любимого автора и исполнителя, я чуть не поперхнулась.
– Да…а! – с трудом выдавила я. И тут мой будущий босс просто убил меня наповал, представившись:
– А я – Юра. Садитесь сюда.
– А… ладно, – кивнула я, старательно удерживая себя от желания немедленно позвонить Диляре и уточнить, не забыла ли она упомянуть, что замужем за рок-звездой. И почему всеми нами любимый Юра Шевчук теперь торгует недвижимостью.
– Значит, так. Вы хотите стать риелтором?
– Да! – со страстью ответила я, хотя на самом деле я не знала точно, кем хочу стать. Кем угодно, лишь бы платили деньги.
– Зарплата в двести долларов вас не смущает? – зачем-то поинтересовался он. Зарплаты у меня еще вообще в жизни не было, если не считать то пособие на проезд и вегетарианское экономное питание в столовой, что я получала как лаборантка РГМУ. А уж двести долларов – это были деньги. Я тогда еще не умела переводить деньги туда и обратно в уме из одной валюты в другую, но даже без конвертирования понимала, двести долларов – это вещь.