41 
– Да я… Я даже не знаю…
– Ой, странная ты какая! Ну чего ты грузишься? Как получилось, так и получилось, чего теперь? Значит, так надо! Ничего, Дашка, воспитаешь! У тебя родители кто? Они тебе помогут? Или так же, как и мои, за великий позор почтут?
– Да нет… Не почтут… Они помогут, конечно…
– Хм… Как ты сейчас это сказала… трагически. А вообще жаль, конечно, что ты уедешь. Родишь и уедешь вместе с ребенком, да?
– Да ну тебя… – безнадежно махнула в ее сторону, тяжко вздохнув, Даша. – Расскажи мне лучше про Костика, Наташ…
– А что про Костика? Хороший парень! Добрый такой, с детства дружочек мой замечательный… Мы с ним с первого класса не разлей вода были. И Нинель Николаевна меня привечала, не как сейчас. Все попривыкли как-то, что мы всегда вместе. Теперь странно даже об этом и вспоминать…
– Почему?
– Да потому, что детство мое уже в прошлом осталось. Я, знаешь, как-то сразу на все другими глазами смотреть стала. На все и на всех. Муки материнства, говорят, из девочки делают женщину. Это правда, Даш. Вот родишь – узнаешь. Как будто тайна тебе какая-то жизненная открывается, только тебе одной. И Костика я теперь вспоминаю по-другому, и Сашу… Как он меня на новогоднем вечере танцевать пригласил…
Наташа замолчала, замерла нежным изваянием на верхнем полке, окутанная белым горячим паром. Длинные тяжелые пряди, свесившись с худеньких плеч, прикрыли будто стыдливо красивую, набухшую молоком грудь. Вдруг напомнила она сейчас Даше маленькую фарфоровую пастушку, красующуюся на комоде у бабушки Нади – такая же нежная и очень грустная, обманутая коварно богатым феодалом девушка из простонародья…
– И что?.. Пригласил танцевать – и что? – тихо переспросила она, дернув Наташу снизу за пятку. – Чего замолчала-то?
– Да так… Знаешь, Даш, об этом и не расскажешь, наверное. Это прочувствовать надо.
– Знаю, Наташ… – в унисон ей вздохнула Даша. – Знаю… А Костик что, очень сильно переживал?
– Да, очень сильно. Он любит меня. А потом, когда про мою беременность узнал, вообще к отцу уехал. И хорошо. И мне так легче, знаешь.
– А ты?
– А что я? Я теперь и сама не знаю… Одной с ребенком страшно, конечно. Иногда так страшно бывает, хоть плачь. Я ж понимаю, что меня ждет и как мне трудно одной будет. Да и Макарке без отца трудно будет.
– Значит, если Костик и впрямь за тобой приедет и с собой позовет, ты согласишься?
– Не знаю, Даш. Ничего не знаю…
– Ой, да чего тут думать-то, Наташ? Ты что? Конечно, надо соглашаться! Сама ж говоришь, дружили с детства! И вообще – это для тебя жизненный выход! Спасение, так сказать! Одной тебе из этого холодного моря не выплыть. Акулы съедят.
– Ну да. Может, ты и права. Так оно и есть… Побарахтаться да на воде подержаться какое-то время еще и можно, а вот от акул точно спасения нет…
– Эй, девки!
Они одновременно вздрогнули от голоса бабы Зины из предбанника.
– Вы там не запарились еще? Выходите давайте! А тебе, Данька, нельзя долго в парилке сидеть! И тебе, Натка, тоже надо поосторожничать! Выходите быстрее!
– Идем, баба Зина, идем… – подскочила со своего полка Даша. – Сейчас водичкой ополоснемся и идем! Или это… Как его… Попалькаемся! Вот!
– Молодец, Дашка! – рассмеялась Наташа, ловко спрыгивая с верхней полки. – Успехи в освоении бабы-Зининого фольклора делаешь! Способная ты наша! Пойдем уже, и в самом деле опасно тебе!
А потом они пили чай с вареньем из райских яблочек, сидя на маленькой кухне и распустив по плечам мокрые волосы. Дашины прядки-перышки подсохли, впрочем, очень быстро – зря баба Зина беспокоилась, как она пойдет домой с мокрыми волосами. Еще беспокоилась она и о том, что из Дашиной сумки все время «эта штуковина» тренькает, при помощи которой, как выяснилось, и спасла Даша от родов на скамейке ее драгоценную внученьку. И по всему выходило, что теперь к этой штуковине надо относиться очень уж уважительно. Только как проявить свое уважение, баба Зина не знала. Прямо слушать не могла, как она тренькает и тренькает жалобно, ровно щенок на холоде… А Даньке этой упрямой хоть бы хны… И вообще, странноватая какая-то девчонка, эта Наткина подружка. Свалилась неизвестно откуда, все в ней непривычное какое-то. И одежонка странная, и разговор, и поведение… Но сразу видно – добрая. И Натку любит. А теперь вот, как выяснилось, тоже ребеночка скоро народит. Интересно, откуда она здесь взялась? Надо будет потом поспрошать у нее про родителей. Может, она вообще сирота. Ишь, глазки какие грустные…
41 
