— Да не пью я! И в самом деле, не пью! Чего вы заладили одно и то же! — досадно отступил от двери Александр. — Просто я с похорон иду, а там помянуть надо было обязательно, обычай такой… Деда сегодня только похоронили. Пока вскрытия дождались, пока следствие шло… Интересный такой дед был. На него и голос-то повысить нельзя было, а не то чтобы убить…
— А… Это значит, вас в убийстве деда подозревали? Ничего себе! А я дедушку не бил, а я дедушку любил?
— Да. Получается, так. Он вообще-то не мой родной дед был, а жены моей. Просто рядом с трупом нашли разбитую бутылку с моими отпечатками пальцев, а невдалеке моя куртка валялась. Но к вам-то я без куртки пришел?
— Да. Без куртки. В пиджаке только.
— Ну, вот… Я к вам пришел в половине одиннадцатого, а дед с собакой вышел гулять в одиннадцать, соседка видела. Вот так и получается все непонятно… Мне очень неловко, конечно, но…
Он переступил с ноги на ногу и виновато опустил глаза в землю, явно собираясь что-то еще сказать. Потом, будто набравшись смелости, вздохнул и выпалил решительно:
— В общем, вам, Надежда, надо еще раз с ним побеседовать…
— С кем? Не с дедом, надеюсь?
— Да нет. С дознавателем. Они и так и этак все проверили — не сходится у них там что-то с этим алиби. Накладки какие-то будто бы обнаружились.
— Как это — накладки? Какие тут могут быть накладки? Я ж все рассказала, как есть. Когда вы пришли, в каком виде вы пришли… И свидетели тоже подтвердили…
— Да я-то все понимаю, что вы… Просто дознаватель настаивает, чтобы вы еще раз все рассказали. Там. У них. Он просил завтра, в три часа, привезти вас на беседу…
— Да не пойду я ни с кем беседовать, бог с вами! — замахала руками Надежда. — У меня рабочий день до шести часов, между прочим. Да меня не отпустят ни за что! У нас с этим строго! По понедельникам начальница всегда на месте, и вообще… Как-нибудь уж сами выпутывайтесь, хватит с меня! Я рассказала все, что знала!
— Но, Надежда…
— Нет! Я сказала, нет! Мало того, что из-за вас меня муж бросил! Хотите теперь, чтоб меня еще и с работы досрочно выгнали?
— Муж? Из-за меня? Как это? — прижав ладонь к груди, отчаянно-виновато уставился на нее Александр. — Что вы, Надежда! Я… Я тут ни при чем! Он, наверное, понял что-то неправильно! Надо же ему объяснить!
— Ага… Надо, конечно же, надо… — усмехнулась грустно Надежда. — Очень умная мысль…
— Так давайте я пойду и все ему объясню! Где он сейчас? Я прямо сейчас и схожу!
— Ой, да если б я знала, где он! — отмахнулась она грустно. — Да и вообще, не хватало еще мне вашего заступничества… Сама разберусь! Идите уже, не доводите меня до греха, иначе снова скалкой огрею. Все, что могли, вы в моей жизни уже совершили. И я в вашей тоже. Надо же, никогда не приходилось быть ничьей спасительницей…
— Надежда, а как же завтра? В три часа? Хотите, я вас отвезу? Ну, пожалуйста… Вы понимаете, они мне до конца не верят… Вы же знаете, как в милиции не любят нераскрытых дел… Я обещал, что вы обязательно придете…
— А зачем вы им это обещали? Вы вообще не должны свою невиновность никому доказывать! Это они должны сами на вас доказательства собирать! Про презумпцию невиновности чего-нибудь слышали?
— Да, все это так, конечно. Все правильно. А только с нашими органами этот номер про презумпцию невиновности редко проходит. Тут у каждого свой шкурный интерес получается. Поиски золотой справедливой середины. Органы сами за себя переживают, а подозреваемый — сам за себя. У кого переживаний больше, тот и победил. Надежда, я вас очень прошу…
— Да ладно, что с вами делать… — вздохнув, смирилась она с судьбой-злодейкой. — Говорите, куда мне надо идти…
— Так я заеду за вами! Вы скажите, в какое место!
— Нет уж. Не надо за мной заезжать. Я уже боюсь вас, ей богу! Сама приду. Говорите адрес…
* * *
По понедельникам Надина директриса Елена Николаевна устраивала в своей конторе кипучую деятельность, то есть совершенно не давала никому работать. С утра все собирались на оперативное совещание, хотя о чем таком они оперативно советуются именно по понедельникам, никто толком не понимал. Скорее делали вид, что советуются. Чтоб все, как на крутой фирме. Чтоб все, как у больших. И потому действо это смахивало больше на ритуал, или обряд какой с торжественно-риторическими вопросами. Начальница строгим голосом задавала им эти вопросы, на которые заранее знала все ответы, а они, ее шустрые подчиненные, с умным и оперативным видом и очень по-деловому нахмуренные, повторяли из понедельника в понедельник все одно и то же — отслеживаю, мол, выполняю, координирую, контролирую сроки… Так же торжественно, например, служительница ЗАГСа опрашивает застывших перед ней брачующихся — является ли, мол, ваше намерение вступить в брак добровольным? Интересно, был ли в истории бракосочетаний хоть один такой случай, чтобы кто-нибудь взял да возопил — нет, нет, что вы, меня под дулом пистолета сюда привели, спасите!