7 
– Пап, а ойки едят кафку? – спросил сын с набитым ртом.
– Кто? – опешили мы.
– Войки, – поправился он.
– А, волки? – догадался муж. Все-таки лингвист.
– Ага. Войки, – с досадой повторил Мусяка.
– Конечно же едят, – хором подтвердили мы.
При мысли, что даже волкам приходится терпеть этот беспредел с кашей, Мусякин как-то успокоился и погрузился в глубокое раздумье. О чем уж он там думал – не знаю, но кашу доел, что уже было неплохо. А потом, скорчив страшную рожицу, зарычал на нас, изобразив из пальчиков когти. От такой картины мы, не сговариваясь, прыснули со смеху.
– Ну-у! – моментально разозлился он.
– А что? – сквозь смех спросил Володя. – Что не так?
– Бойся меня! – потребовал сын. – Бойся меня, войка!
– Ой, боюсь, боюсь, – согласился муж. – А может, волку надо погулять? На горку пойдем?
– Да-а! – радостно закричал довольный Мусяка, и через некоторое время мы все отправились во двор.
Так, в общем, проходили все наши вечера. Владимир всегда старался освободиться, чтобы хоть вечером побыть с нами. Я не работала, понятное дело, и вся финансовая часть содержания нашей семьи легла на него. Впрочем, даже когда я работала, моей зарплаты хватало разве что на квартплату и проезд на метро. Рядовой менеджер в маленьком банковском офисе – кто ж будет ему много платить! То ли дело высококвалифицированный переводчик с огромным опытом и репутацией. Но при этом Владимир не пользовался своим положением, чтобы откосить от обязанностей отца. Никогда. Сколько раз я слышала от других мамаш на детской площадке про мужей, которым только бы сбежать от семьи на работу. Про тех, кто, приходя с работы, заваливается на диван с газеткой или утыкается в телевизор. И кричит оттуда, чтобы его хоть по вечерам оставили в покое. У кого-то мужья прятали деньги, и приходилось со скандалом выбивать их на бытовые расходы. У кого-то мужья пили. Но только не у меня.
– Покачать тебя? – спросил Володя, подхватывая Мусяку с горки.
– Ага! – обрадовался тот.
Я стояла рядом и смотрела на них, таких похожих и все же совсем разных. У обоих были зеленые глаза, но Мусякины глаза светились ярче, чем у его отца. Оба были молчаливыми, но Мусякин просто не умел еще высказать все, что хотел. А Володя считал, что, сколько ни говори, ничего сказать нельзя. Для него слова были только способом решения определенных задач, с которыми он так или иначе сталкивался в повседневной жизни. Еще слова были предметом его профессиональной деятельности, он брал чужие мысли и облекал их в форму того или иного языка. Но никогда бы он не стал словами объяснять, что он чувствует. Не стал бы говорить о любви…
Любовь. Нет, Владимиру любовь была не нужна. В этом и была самая главная разница между ним и нашим сыном: Мусякин любил меня со всей силой своей нежной, только недавно родившейся на свет души. Он прижимал меня к себе, часами смотрел мне в глаза и не мог оторваться, мы целовались каждую минуту, по поводу и без. Мы были нужны друг другу как воздух, мой сын любил меня, а мой муж только «прекрасно ко мне относился», и все. «Так уж получилось, – говорил он. – Что такое вообще любовь? Покажите мне научное определение, – смеялся он. – Разве тебе недостаточно, что ты можешь во всем на меня положиться? Разве мало, что у нас с тобой одинаковые жизненные планы, – удивлялся он. – Я прекрасно к тебе отношусь, у нас здоровые отношения». От этих слов мне хотелось дать ему сковородкой по башке. Да, мой муж был во всех смыслах прекрасным человеком, но иногда, лежа в его объятиях, слушая, как спокойно и размеренно он дышит, я думала, а вот это – тоже просто часть наших таких во всех смыслах «здоровых» отношений? И от таких мыслей мне сразу хотелось курить. Мой муж… Послушайте, о чем это я. Ведь по большому-то счету он и мужем-то мне не был.
Глава третья,
в которой все не так уж и плохо
С-с-с-совесть?
Этого у нас нет!
Обычный день моего мужа начинается с… Да, я понимаю, что звать Владимира мужем не совсем, что называется, политкорректно, но… Я позволю себе и дальше называть его так, раз уж привыкла. В конце концов, что между нами такое, если не гражданский брак? Три года я живу в его доме на улице Расплетина, и за все три года он не вызвал никаких нареканий и вообще вел себя вполне идеально. Как отец особенно. Когда Мусякин только родился, Володя без всяких понуканий с моей стороны отправился со мной в загс, где торжественно подписал все необходимые бумаги. И Мусякин, вместо того чтобы оказаться беспризорным сыном одинокой безответственной мамаши, стал Иваном Владимировичем Тишманом, любимым сыном любящего отца.
7 
