– Глупости все это. Неудобно. И вообще, расслабься, Динка. Его там нет.
– Нет? – растерялась я. – А где он, на работе?
– На работе? – расхохоталась она. – Ну когда это ты видела, чтобы Сосновский работал? Ты ж с ним жила, кажется?
– Да. Жила! – рассмеялась в ответ я. – И никогда он не работал, подлец. Господи, какая я дура была, Кать.
– Мы! Мы дуры были.
– Так куда он тогда делся? – спросила я, хотя уже примерно представляла, что услышу в ответ. Однако все же Катерина меня удивила. Когда мы пришли к ней домой, в действительно большую трехкомнатную квартиру, которую им дали взамен бывшей трущобы на первом этаже, я сразу поняла, что Сосновский тут больше не живет. И, видимо, никогда и не был.
– Бросила я его. Да, – сказала наконец Катерина, разливая чай по чашкам. Чашки были старые, местами треснутые, те самые, из которых мы пили чай еще в детстве. Тогда это был новенький сервиз, который Катеринин папа привез из какой-то командировки.
– И как ты? – осторожно спросила я. – Ты же его так любила. Дети у вас…
– Ой, Дианка. Любила, не любила – кто может понять. Знаешь, после нашей с тобой встречи я вдруг поняла странную штуку. Может, я его когда-то и любила, а теперь ненавижу.
– Да? Странно. Нет, не думаю. Столько лет вместе… Это у вас была настоящая семья, а то, что у нас с ним было, – одно название. Бегала я за ним, как дурочка влюбленная, а он об меня ноги вытирал.
– Он и об меня вытирал, – помотала головой Катерина. В этот момент мы услышали звук открывающейся двери, и через пару секунд в кухню влетела красная, румяная с мороза девчушка в покрытой снежными катышками шубе. Можно с уверенностью сказать, что львиная часть внешности – в папу. Хотя и от Катерины что-то было.
– А это вот моя Жанка, – представила мне Катерина дочь. – Прошу любить и жаловать, но обращаться с осторожностью. Способна на подлянку. Может, к примеру, в чай соли подсыпать. Или сделать вид, что у тебя по спине паук или таракан ползет. Да, разбойница? Можешь?
– Мы все можем, – ехидно кивнула Жанна и улыбнулась.
– Вот-вот. Ладно, куда дела бабулю с Никитой?
– Они в магазин пошли.
– Понятно, – кивнула Катя. – Ладно, марш руки мыть и не мешай маме со старой подругой общаться.
– Очень старой, – добавила я и скорчила страшную рожицу.
Жанна рассмеялась и убежала. Катерина вздохнула, подлила мне чаю и сказала:
– Не поверишь, я ведь только из-за тебя с Сосновским и жила.
– Как это? – опешила я. – Что это значит – из-за меня?
– А то и значит, Дин. Я долго думала после той нашей встречи. Я ж думала, что ненавижу тебя. Прямо как тебя вспоминала, меня всю аж трясло. Думала, что это из-за тебя у меня все вот так сложилось ужасно.
– Но при чем тут я? – насторожилась я.
– Нет, ни при чем, конечно, – жестом успокоила меня она. – Ты сиди, сиди. Хочешь селедки с картошкой?
– Нет, не хочу.
– Так вот, я вообще себе такого напридумывала, Дин. И что ты меня ненавидишь и пытаешься со свету сжить. Что ты на меня порчу навела.
– Я? – вытаращилась я.
– Да, – кивнула она и посерьезнела. – Я жила как в аду. Он бегал за каждой юбкой. Играл, да так, что мог всю зарплату просадить и еще задолжать столько же. Я ночей не спала, не знала, где он и с кем пьет. Ребенок болел. Денег не было. Свекровь еще…
– Да уж, мать у него – та еще штучка, – согласилась я. В свое время свекровь, о которой идет речь, Елена Станиславовна, мать Сосновского, немало выпила крови у меня. Каждым жестом, каждым словом давала она понять, как недостойна я ее бесполезного эгоистичного сынка. И как всю свою жизнь бессмысленную, копеечную я теперь должна положить, чтобы составить счастье и финансовое благополучие ее отпрыска.
– Вот и у нас примерно то же самое, – ухмыльнулась Катерина. – Только меня она сделала персонально ответственной за то, что он пьет и играет. А что я могла сделать? Вырывать у него из рук бутылку?
– О, это номер, опасный для жизни, – рассмеялась я. Катерина тоже улыбнулась и кивнула.
– В общем, думала я разное, а когда тебя в окне увидела, вообще озверела. Ну, думаю, урою. Будет она еще смотреть, какой жуткой жизнью я живу – соседям на смех.
– Я тогда же совершенно случайно в окне оказалась. Аркашка вас увидел.
– Я знаю. Я знаю, – повторила она и замолчала. Потом тяжело вздохнула и сказала: – Я, Дин, хотела у тебя еще раз прощения попросить за то, что я у тебя мужа увела. Это было неправильно.
– Да уж теперь-то чего! Я уже и забыла все.