27 
– Это моя дочь Ника. Вероника. А это Станислав Сергеевич Шувалов, мой начальник. Ему нужно набрать воды, – пояснила я и смутилась.
Ника недоверчиво переводила взгляд с меня на Шувалова и обратно.
– И что, ты, как всегда, начальнику даже чаю не предложишь? Мать, так карьера не делается. Вы какой пьете? Зеленый, черный, с жасмином? Может быть, фруктовый? Каркаде? – заулыбалась Ника.
Гостеприимство – это у нее от дедушки. И, конечно, такт – она даже не спросила, что мой начальник делает в нашей квартире с пустым пластиковым баллоном. Откуда он вообще взялся.
– Какой большой список! – восхитился Шувалов и посмотрел на меня. – Вы не будете возражать, если я выпью чаю?
– У нас даже шоколадные конфеты есть, – ехидно заметила я.
– Нет. Я все съела, – виновато призналась Ника. – Там было всего три штуки. Но зато остался зефир в шоколаде. Вы любите сладкое?
– Обожаю, – широко улыбнулся Шувалов.
Надо признать, что не так страшен черт, как его малюют. Мы сидели на нашей кухне, больше похожей на сарай или кладовку из-за обилия всяческих баночек-скляночек, бутылочек и пучков всяческой ерунды. Шувалов несколько диковато озирался по сторонам, прихлебывал демократичный черный чай из большой (Кириной, которую я мстительно при разводе оставила себе) кружки и трескал наш зефир. Больше всего Шувалов удивился, когда заметил над плитой связки сушеных грибов.
– Что это? Какой-то корень? Вы увлекаетесь народной медициной? – спросил он.
Я мучительно хотела курить, но терпела. В конце концов, не навечно же он пришел.
– Это грибы! Неужели никогда не видели? – рассмеялась Ника. – Ну вы и дикарь. Мам, ты представляешь, он никогда не видел грибов!
– Отчего ж, видел. И не раз. В ресторане. Только они были уже жареные, – парировал Шувалов. Вообще он чувствовал себя у нас дома вполне вольготно.
– И что, вы ни разу не ходили в лес? Никогда? И не находили маленький белый гриб? Ну, тогда вы ничего не видели в жизни. – Вероника изобразила крайнюю степень сочувствия.
– Станислав Сергеевич, не слушайте ее. Она любого заговорит до смерти!
– А что ты хотела? Я же – будущая актриса, – задрала она нос.
– Играть тебе Бармалея, не иначе, – засмеялась я.
Ника, всклокоченная, в майке, – и что, это будущая звезда? Я-то лично в этом не сомневалась, но остальные…
– И что, вы действительно всерьез об этом думаете? – заинтересовался Шувалов. – Вы уверены, что этого хотите? А как же страх сцены и все такое? Надо сначала попробовать, прежде чем делать такие выводы. Вдруг вам это не подойдет?
– Как же, вам мама что, не рассказывала? О нашей студии? – обиделась Ника.
Я вмешалась.
– Станиславу Сергеевичу это неинтересно. Он же наш начальник. Директор.
– Да, я очень большой начальник, такой страшный и такой большой, что при виде меня все теряют дар речи и бегут прятаться в шкаф, – с иронией добавил он. И искоса посмотрел на меня.
Я покраснела. Ника непонимающе переводила взгляд с меня на Шувалова.
– Не надо подробностей. Станислав Сергеевич ничего не знает о твоей студии. И вообще о студиях. Расскажи, если хочешь, – предложила я, только чтобы сменить тему.
– О, наш режиссер – он душка! Зайчик. Он сам пишет тексты песен. Мы поставили мюзикл. Представляете, я пою!
– Да что вы? – делано изумился Станислав Сергеевич. – И у вас получается?
– Судите сами, – заявила Ника. Всегда, если рядом есть хоть какой-то зритель, Ника готова петь и плясать. Ну а тут такой случай. Она встала одним коленом на табуретку, раскинула руки и с трогательно-трепетным выражением лица запела:
- Небо меня услышит, небо меня спасет.
- Книга не умирает, вечно живет!
– Это Брэдбери, «451° по Фаренгейту», – осторожно шепнула я.
Шувалов кивнул.
– Я так и понял. Браво!
Ника живописно упала на наш линолеум, аккуратно обогнув острый угол батареи. Потом вскочила и добавила:
– И тут меня поднимают на цепях. Мама, скажи, это было круто?!
– Это реально было круто. Все рыдали. Очень трогательная сцена, – улыбнулась я.
Шувалов посмотрел на меня и спросил:
– То есть вы это играли при публике?
– Конечно! В понедельник у нас была премьера! – гордо сообщила Ника.
– Ну, поздравляю, – кивнул Станислав Сергеевич и странно посмотрел на меня.
Я поморщилась. Вот теперь он знает, зачем я сбежала в понедельник. И что, меня опять увольняют? Но нет, вроде бы он спокойно сидел и расспрашивал Нику, что она думает о том и об этом. И косился на меня. Я молчала. Интересный все-таки он товарищ.
27 
