О Майкином приезде в город она узнала совсем случайно, кстати. Но как, как узнала! При каких обстоятельствах! Пришла к ней вечерком соседка Люська – чаю попить да языком почесать от безделья. Ну и посплетничать заодно. Про ее Димку. Видела, говорит, его вчера с какой-то бабой – высокая такая, говорит, красивая, одета по моде… Ее будто по голове тут же ударило! Прямо с ходу! Нет, не от ревности, конечно, еще чего… Сразу подумалось – уж не подружка ли это Майка в городе объявилась? Кинулась к телефону, набрала ее домашний номер, а она собственной персоной в трубку и заалекала… Тут вся картина перед ней и нарисовалась в красках. И задержки Димкины ежевечерние объяснение нашли, и работа по выходным… У Димки – работа по выходным! Смешно звучит, ей-богу. Даже в носу зачесалось от любопытного возбуждения – не заржавела у Майки к Димке любовь, стало быть! Очень, очень интересно! Вспыхнула пожаром, и десяти лет не продержавшись? И все это пролетело ветром в голове, и голос из нее полился в трубку радостно-возбужденный…
– Майка, привет! Ты в городе, что ли? А почему к нам не заходишь? И не стыдно тебе? Вот скажи – не стыдно?
– Здравствуй, Дина… – обалдело прорвался тогда Майкин голос сквозь ее бурную телефонную радость. – Да я ненадолго приехала, Дина… На недельку всего. Мне попрощаться надо было, мы с Леней в Германию уезжаем…
– Навсегда, что ли? А чего так?
– У нас дядя Хельмут умер, надо наследство принимать.
– Да ты что? Большое наследство-то?
– Не знаю. Леня этим занимается. Я не в курсе.
– Майка, так надо нам встретиться обязательно! Интересно же! Десять лет прошло… Давай завтра вечером?
– Нет, Дина. Я не могу завтра. Занята. Прости.
Именно так она с ней и говорила – деревянными короткими фразами. Тоже Буратино нашлась. Овечка виноватая. Знала бы ты, овечка, что ни в какую Германию ты с мужем не поедешь… Что, положив трубку, подруга твоя Дина тут же займется поисками твоего питерского адреса. Хотя чего его искать – вон Катька Ильина, их одноклассница, четыре года назад в Питер в командировку ездила, у вас и останавливалась… Рассказывала потом всем подряд, как Майка хорошо живет. И знала бы ты, что получит драгоценный твой Леня через пяток дней письмо, в котором все подробности о твоей греховной любви будут четко прописаны, по годам, по датам и по часам даже, и в котором раскроет ему глаза неизвестный доброжелатель на липовое его отцовство. Что задержишься ты здесь не на недельку всего, а на долгие теперь уже годы. Навсегда. Будешь ходить да от моего семейного пирога крохи отщипывать. И чувствовать себя передо мной виноватой. А что – пожила хорошей жизнью, и хватит с тебя. Десять лет – это много, это ужасно для тебя много, Майка… Сиди вот теперь и со мной дружи. А что тебе остается? Ты бы и рада не дружить при таких обстоятельствах, да я тебе не даю. Слабо тебе глаза на меня поднять да врезать всю правду-матку о том, что с Димкой тайком встречаешься. Слабо. Хоть и красивая ты, и стройная, и стрижка у тебя модельная… О! А стрижка – это мысль, кстати! Может, тебя вместо подарка на стрижку раскрутить? На модельную? В дорогом салоне?
– Майка! Не пойдем мы ни по каким магазинам! Я придумала себе подарок!
– Какой, Дин? – вздрогнув, удивленно подняла на нее глаза Майя.
– Давай меня подстрижем красиво! Как тебя! Вон там, на проспекте, я знаю, классный дорогой салон есть…
– Что ж, давай.
– А ты чего испугалась, Майка? Денег, что ли, жалко?
– Нет, Дина. Я не испугалась. Я задумалась просто.
– О чем?
– Да так… Сама не знаю, о чем…
Майя
Конечно же она знала, о чем. О том самом, что занозой сидело внутри долгие годы, диктовало свои правила поведения. Даже вот дружбу эту с Диной диктовало. Будь она неладна, эта дружба. Тяжкий крест. Сковородка на раскаленном огне. И это еще слава богу, что не полезла к ней Динка больше с расспросами, уселась торжественно в парикмахерское большое кресло, и лицо у нее сразу стало такое… спесиво-капризное. Оказалась в своей тарелке, стало быть. Не в том смысле, что постоянно свое время в таких вот дорогих удовольствиях проводит, а в смысле «отношения к нижестоящему». Из-за этого спесивого отношения к продавцам, официантам, вахтерам – как она говорила, к обслуживающему контингенту – Динку и в школе не особо любили. Удивлялись только, каким образом у них, у двух девчонок, судьбой по разным контингентам разведенных, такая дружба сложилась – не разлей вода. Майя и сама этому обстоятельству часто удивлялась раньше. Когда еще никакого чувства вины перед Динкой не было. А может, раньше, в озабоченной бедностью школьной юности, было ей просто недосуг выбором подходящих себе подруг заниматься? Как говорится, кого Бог послал?