– Но, Ада…
– Что, что Ада?! Мы бедные, но гордые, да? А мне, знаешь, гордость твоя дурацкая без надобности! Чтоб сегодня же пошла и сняла деньги! Отнеслась сердечно к моему внуку – поклон тебе низкий за это, а я в твоем сострадании не нуждаюсь, поняла?
– Да, поняла… Да вы не обижайтесь, Ада…
– Делать мне больше нечего, как сидеть тут и на тебя обижаться. Сегодня же сходи в банк и сними деньги! Или ты ребенка ко мне посылкой собралась переправлять?
– Как это – посылкой… Почему посылкой… А вы… вы что, его забрать хотите?
– Нет, тебе оставлю! Совсем рехнулась, что ли? Сама же говоришь – оправился уже Матвей! Давай-ка дуй сегодня же за билетом да привози его сюда, здесь и разберемся, что дальше делать!
– Погодите, Ада… Но как же так? Может… Может, не надо пока, а?
На этом писклявом «а» вся уверенность Танина и закончилась. Голос вдруг пресекся неожиданно и застрял где-то в груди, да еще и трубка вдобавок выскочила живой рыбкой из рук и закачалась на кудрявом телефонном шнуре, донося до нее обрывки хрипловато-сердитого Адиного голоса. И никак ей не удавалось ее поймать – руки очень тряслись. Пока ловила, совсем раскваситься успела. А когда, наконец, снова поднесла ее к уху, и сказать уже ничего не смогла, только икнула громко и слезно, и очень неприлично, наверное…
– Да что ты ревешь там, дуреха! Выслушай сначала, что сказать-то хочу! Ревет она… Ну, успокоилась?
– Да… У… успоко… илась… – изо всех сил стараясь подавить идущие из застрявшего в груди слезного комка звуки, проговорила Таня.
– Ну вот и хорошо. Слушай сюда, сердечная ты моя. Я ж тебя не просто прошу Матвея в Париж привезти, я ж тебя сюда жить приглашаю!
– Как это – жить? Ик… – растерялась Таня, от удивления перестав плакать. – Не поняла… Ик…
– А чего тут непонятного? В няньках при нем будешь. Или в гувернантках. Или как там еще… Называй как хочешь. Я и жалованье тебе положу хорошее. Согласна?
– Ой, мама… – тихо прошептала Таня, схватившись свободной рукой за мокрую щеку. – Нет, я не понимаю… Где, где я в няньках-то буду?
– Фу-ты, господи! Да здесь, у меня, где еще-то! Ну, или у Ленки в Ницце… Давай привози скорее Матвея, тут на месте и решим где да что!
– А… Ленка и Ницца – это кто? Это дочки ваши?
– В смысле – дочки?
– Так вы ж сами сказали – Ленка и Ницца…
– Ну деревня, прости господи… – снова тихо начала раздражаться Ада. – Ленка – это дочь моя! А Ницца – это город такой! Лазурное побережье! Там у Ленки дом, там она живет! Поняла?
– Ага, поняла… А что мне делать-то надо?
– Как что? За билетом бежать! У тебя загранпаспорт есть?
– Не-е-е-т… – снова слезливо пропела на одной ноте Таня.
– Ну да, конечно… Как это я не подумала… – забормотала Ада задумчиво на том конце провода.
– Ой, как же теперь…
– Ладно, не реви. Придумаем что-нибудь. Ты вот что сделай. Ты прямо сейчас Павлуше позвони! Ну, тому, который приходил к тебе. Он парень шустрый, у него везде связи есть. Он за два дня тебе паспорт как нечего делать выправит. А ты пока с работы уволишься, то да се… А Паше скажи – я с ним рассчитаюсь за хлопоты. Он знает, за мной не пропадет… Все поняла, дуреха слезливая?
– Да… Да, я все поняла, Ада! Я прямо сейчас ему позвоню!
– Ну, давай… А я завтра еще тебя наберу, расскажешь, как и что получается. Ну все, пока. И не реви. Все будет хорошо…
Таня долго еще вслушивалась в короткие гудки, будто ожидая, что вот-вот они прервутся и трубка рассмеется ей в ухо хрипловатым Адиным голосом – вот дура деревенская, поверила, мол… Потом положила ее осторожно на рычаг, вытерла ладошками мокрые от слез щеки, застыла в недоумении. Так. Так… Что-то она сделать такое должна… Что-то очень срочное… А опомнившись, тут же заметалась заполошной клушей по прихожей – визитку же надо найти! Ту самую, красиво-глянцевую, с мелкими буковками! Там же телефон этого Павла пропечатан, который главный редактор! Куда ж она ее засунула, помоги Господи, дай памяти…
Визитки нигде не было. Вроде бы все ящики и ящички перерыла – нет нигде. «Черт поиграй да отдай… Черт поиграй да отдай…» – пришептывала Таня под нос бабкину присказку, мечась от комода к серванту и перерывая все подряд даже в тех ящиках, где ее и быть-то не могло. Так и застали ее пришедшие с прогулки бабка Пелагея с Отей – зареванную, лохматую, с трясущимися руками…
– Бабушка! Бабушка! В прихожей на тумбочке такая маленькая карточка лежала! Ты не видела? Гладенькая такая, блестящая!