Особенно,... 
55 
Однажды зимой около кафе «Придорожное» убили продавца жидкости для стеклоомывателей автомобилей. Кому мешал? Стоял на обочине, около стойки с синими баллонами, перепрыгивал от холода с ноги на ногу. Звали Ахмедом. По-русски говорил плохо, работал за копейки, приехал к брату. Улыбчивый был, всем помогал, заливал жидкость прямо в бачки омывателей, причем безо всякой дополнительной платы, чисто из любви к искусству. Такой сервис. Так нет, зарезали, расисты. Пьяные, конечно. За догоном приехали, а когда обратно из магазина шли, он им и улыбнулся. Люди были, конечно, и видели, все видели. И драку, и крики, и разлитую жидкость для стеклоомывателей вперемешку с кровью Ахмеда. Но найти кого-либо и что-то доказать не вышло. Как в воду канули, никто их не видел, не слышал, тем более ни номеров, ни марки машины. Куда там. Глухарь.
С тех пор на столбах около кафе «Придорожное» и магазина «Продукты», а также и внутри оных имелись камеры слежения. Дорого, конечно, но зато можно хоть что-то доказать. Именно одну из них и заметил Михаил, нежась на асфальте после устрашительного удара в челюсть. Конечно, камера могла оказаться нерабочей, выключенной. Или пленка могла в ней закончиться, или что там сейчас – диск. Но повезло. Все было запечатлено, все зафиксировано и предоставлено интересующейся общественности в лице следователя, причем в разных ракурсах. И как Ирмину машину ударило, подбросило, оттащило назад. Хорошо еще, никто не проходил мимо в этот момент. И как ей Малиновый по щеке залепил (этого она, кстати, Мише не говорила). И как документы отбирали – в общем, все.
– Из города все-таки пока не выезжайте, – попросил следователь к утру, закончив собирать показания. – И ружье ваше пока, до суда, у нас будет.
– А если я живу в Мытищах? Мне из какого города не выезжать? – уточнил Миша.
– По месту прописки, – пожал плечами следователь.
– А если к вам надо? Вы же – другой город.
– Так! – хмыкнул следователь. – Не путайте меня. Живите спокойно и будьте на связи.
– А в поход? Мы хотели в поход в Карелию пойти. Год готовились, неужели же теперь отменять?
– Ну что такое, – расстроился следователь. – Сколько от вас проблем, товарищ свидетель. Ладно, когда едете?
– На той неделе.
– Конечно, ничего хорошего. А когда вернетесь?
– На две недели всего.
– Ладно, езжайте. Только чтоб без фокусов. На суд чтобы – как штык!
– Есть, товарищ следователь, – кивнул Миша и вышел из кабинета.
Ирма сидела на скамейке в коридоре и грызла ногти.
Глава XII
Когда умер Бенедикт Михайлович, Лерин отец, ее рядом не оказалось. Не то чтобы в городе или в стране. Ничего такого, что могло бы являться уважительной причиной для отсутствия. Она была в Москве, она была молода, глупа и любила деньги. Она считала, что отец с его представлениями о социалистическом долге устарел, а оказалось, что он просто постарел. Состарился, хоть это и не бросалось в глаза. Он не смог пережить затянувшийся Лерин переходный возраст, ее нежелание учиться, стремление кривляться и дергать где-то ногами (пусть зовет это как угодно, артистка). Когда она впервые отказалась идти по намазанной маслом дорожке, во второй МОЛГМИ, где у Бенедикта Михайловича в ректорах старый дружок, он думал – справится. Ну, дурит девка. Молода, избалована. Хочется всего и сразу, хочется славы. Но ведь из театрального ее бортанули? Это же что-то да значит! Ну, нет таланта, не Марлен Дитрих, зачем же опять на те же грабли? Лера кричала:
– Ты ничего не понимаешь! Им на талант наплевать! Они своих тащат.
– Ты, конечно, красавица. Ну и что плохого, если доктор – красивая женщина. Станешь хирургом…
– Ни за что. Я резать никого не буду и в чужих кишках ковыряться не буду! – возмущалась Лера. Знала бы она, в чем приходится копаться тем, кто хочет быстрой, дешевой славы, заработанной, как говорят в народе, красивыми глазками. Предпочла бы взять в руки скальпель и кое-что прооперировать. Начисто.
– Ну, пусть хоть терапевтом, – поморщился отец. – Но высшее образование получить надо.
– Ага! Ты тоже ведь тащишь меня по своим связям. Кумовство разводишь, – ехидствовала доченька, но после года работы в театральном институте в качестве девочки на побегушках, душераздирающей драмы второго экзамена, нервов, слез, нового, уже второго, провала (снова исключительно по произволу комиссии), Бенедикту Михайловичу все же удалось убедить капризулю идти в правильный вуз. Конечно, он переживал, а мать пекла пироги, котлеты и передавала с оказией в Москву, дочке. Хотя, если посмотреть на Леру повнимательнее, нужды в передачах у нее не было.
55 
