Глава 1

В которой одна милая семейка отмечает Новый Год под елочкой

У кого не спроси – это обычная и банальная житейская история, драма у кухонной плиты. Подумаешь, эка невидаль, бросил муж. А кого они сегодня не бросали? А сколько среди российских жеребцов таких – о которых только и молиться, чтобы бросили. А то пьют, распродавая по кускам и без того небогатое семейное имущество, и ставят синяки, чуть им скажешь слово. Но только не мой. Мой Сережка когда женился, сразу пообещал мне:

– Ты, Олька, знай. Отныне ты за мной как за этой… Стенкой.

– Болгарской, что ли? – усмехнулась я тогда. Но стены не получилось. Только если плетеный заборчик, покосившийся и немного облезлый. Жила я за ним, а через щели просвечивал весь мир. И вроде стоит, а двинь плечом или спичку поднеси…. Мы поженились в 1988 году. Мне тогда было восемнадцать, барышня в цвету.

– Ты, Оленька, последняя русская красавица, – говаривал мне Серега, прогуливая меня по Арбату. Очень он любил Арбат за его возможности. Ходишь как по музею, а платить ничего не надо. И до моего дома не так далеко. Сел на «Б-шку», троллейбус, крутившийся по Садовому Кольцу, и ты дома, на Покровке. О пробках мы тогда век не слыхали, не было чертям такой печали. Вот так он меня и соблазнял. Под творческие потуги местного бомонда.

– Как же ты Оль, хороша с косой. И глаза у тебя, как омуты. Гарна дивчина. Хоть и полненькая.

– Да уж, сокол, комплименты у тебя своеобразные. Разве же пристало говорить женщине о ее весе. И потом, всем известно, что мужики любят полненьких. – Я, конечно, обижалась, но не сильно. Знала, что хороша. С самого детства ото всех только и неслось:

– Что это за глазки, с ума сойти, огромные, серющие, пронзительные. А что за волосы! Густые, шелковые, – Еще все носились с моей непосредственностью, общительностью, забавностью… В общем, проблем с положительным отношением к себе у меня не было. Почему я выбрала его? Сейчас я конечно, думаю, что это была моя главная ошибка в жизни, но это потому что он меня бросил. А тогда… Тогда он был влюблен, горяч, заканчивал пищевой институт (что без сомнения доказывало его серьезность и взрослость), в отличие от меня, легкомысленной бабочки, порхающей на родительские деньги. Короче – ближе к ночи. Обаял. К слову сказать, папочка мой с мамочкой в восторге не были. Все-таки они у меня люди с положением, проработали всю жизнь в одном многоуважаемом советском министерстве. То есть, папа, конечно. Потому что мама исполняла долг любящей жены и матери. Они спросили меня, свою единственную и крайне любимую дочку:

– Детка, а ты не спешишь? Тебе же только восемнадцать. Может – присмотритесь?

– Он будет любить меня всю жизнь. Папочка, да он меня на руках носит!

– Но это у всех проходит со временем! – справедливо намекнула маман. Но в голове у меня гулял ветер и жажда познания половых радостей. И свадьба грянула. На свадьбу к нам прибыли солидные папины сослуживцы и жеманные мамины коллеги по брачно-министерскому цеху. Они вручали дорогие подарки, с сожалением и плохо скрытым разочарованием целовали меня в щеку и старались отойти подальше от шумной и вульгарной Сережкиной родни из Украины. Да, я забыла сказать, он был родом из Мариуполя. Поэтому жить мы стали у меня. И вот, прожив без малого двенадцать лет, расстались. Вернее не расстались, а он меня вероломно бросил. Причем, заметьте, бросил с двумя детьми на руках. Шурке десять, а Анюте вообще едва исполнилось четыре. Произошло сие знаменательное событие два дня назад, двадцать девятого декабря. Он пришел с работы раньше обычного и тихо присел на краешек стула в кухне. У него было такое бледное лицо, что я испугалась, не заболел ли соколик. Но нет. Соколик изрек:

– Ольчик, мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты сядь. – Я изумилась. Последние десять лет вопросов серьезнее покупки колясок и санок мы не решали.

– ?! – спросила я.

– Нам надо расстаться.

– В каком смысле? У тебя что, командировка?

– Нет… – выдавил он из себя и предоставил мне самой выдумывать возможные варианты.

– Тебя кладут в больницу? Ты заболел? – он замотал головой и ею же поник. Тут до меня начало допирать.

– Ты что, нашел себе другую? Бабу, что ли? – тут он так утвердительно засопел, что я и вправду плюхнулась на стул и уставилась на него.

– Ты о чем?

– Я ухожу к другой. Совсем. Навсегда. – Выдавил он из себя. И героически побледнел.

  1