Да, мы действительно жили хорошо. Просторная московская квартира, по-настоящему большая, с широкими белыми, наполовину стеклянными дверями, с оранжевым паркетным полом – все, как я люблю. Вытертые ковры мы сразу же поменяли. Я предложила, а Гриша согласился, сказал, что и сам подумывал об этом. Мы вообще многое поменяли в квартире, сделали ремонт. Кому-то не нравится, когда в квартире идет ремонт, но только не мне. Ремонт – это начало новой и какой-то другой, чистой, обновленной жизни. Запах краски – прекрасный запах перемен. И очищения.
О чистоте… У меня есть знакомая женщина-психолог. Мы с ней иногда встречаемся на улице или в магазине, она живет в нашем доме. Одинокая, с ней всегда приятно поговорить. Правда, иногда мне кажется, что я злоупотребляю ее добротой, она ведь должна отдыхать после своей работы, а я гружу ее своими мелкими проблемами. Мне порою даже хочется ей денег дать, заплатить за то, что она выслушивает меня, разговаривает со мной… Думаю, надо ей подарить какую-нибудь вазу, но не хрустальную, более дорогую – японскую, с ручной росписью…
Так вот, однажды я ее спросила, как можно охарактеризовать человека (то есть меня), который любит проводить время в супермаркетах, в отделах бытовой химии. Вот честно, умираю: люблю покупать чистящие средства, всяческие вещества, чтобы отчистить, отбелить, вымыть все до блеска. Люблю покупать мыло, шампуни. Может, это происходит оттого, что мне до сих пор хочется очиститься от моих прежних браков, от тех мужчин, с которыми мне пришлось жить? Я спросила об этом Марту (так зовут эту женщину-психолога), и она, улыбнувшись, как-то очень осторожно сказала, словно боялась меня обидеть, – да, действительно, я как бы хочу от чего-то очиститься. Но не от грязи, а именно от воспоминаний, а может – тут она понизила голос и отвернулась от меня, – и от мыслей…
Думаю, она попала бы в самую точку, если бы этот разговор происходил несколькими месяцами раньше, когда мысли мои были не то что грязными, но просто недопустимыми, это точно. Сейчас же я чиста и невинна, как младенец, живущий глубоко во мне. Я знаю, что об этом никому не известно. Даже людям, приютившим меня, да им пока ничего не нужно знать. Я исправно плачу им деньги за их старый дом, в котором живу, кроме того, я покупаю у них молоко и яйца, а это для них тоже польза.
Но тогда, в той московской квартире, повторяю, я чувствовала себя совершенно счастливой. Если только не считать, что Алик страдал. И я об этом знала, но ничего не могла поделать. Не могла же я из-за него, из-за его эгоизма и неприятия меня, мачехи, бросить Гришу? Я любила Гришу. Очень. Старалась полюбить и Алика.
Алик красивый, очень красивый мальчик. Он похож на свою мать, черноглазую красавицу с черными кудрями. Я много раз натыкалась на ее фотографии, когда только перебралась к Григорию. Это были запыленные, вставленные под стекло портреты или альбомные снимки. Она везде была какая-то напряженная, серьезная, чуть ли не торжественная. Работала всю свою недолгую жизнь (она умерла, когда ей было всего тридцать пять, и с тех пор Гриша больше в брак не вступал) в метро кассиром. Думаю, она была такой серьезной потому, что всегда боялась обсчитаться, что-то напутать с деньгами. Гриша говорил, что она даже во сне считала, с кем-то спорила о деньгах. Видимо, была очень ответственной женщиной. Лучше бы она на станке работала, как робот, тогда, глядишь, и спала бы спокойнее. Хотя, может, в силу своего характера она бы вскакивала посреди ночи и пыталась бы включить какой-нибудь рычаг… Когда я думала об этом, мне всегда хотелось смеяться.
Нет, я не испытывала к покойной жене Гриши никаких чувств. Она никогда не была моей соперницей. Разве что она была матерью Алика и он любил ее, а не меня. Первое время, пытаясь представить себе, как сошлись, что их связывало и как жили вместе Гриша и его жена, я думала, что они были просто созданы друг для друга. Он был таким тихим и неразговорчивым, ученым человеком, работал в своем институте, где руководил крупной лабораторией, что-то там изобретал, патентовал, собирая под свое крыло талантливых, как и он, единомышленников, зарабатывая при этом неплохие деньги и совершенно не умея их тратить. Очень скромный, интеллигентный человек, каких уже мало осталось. Да, мне просто повезло, когда я встретила его.
Встреча. Такое нарочно не придумаешь! Вот говорят же – зализывать раны. Это как раз обо мне. После очередного неудавшегося гражданского брака, когда я, держась, что называется, за живот, вышла из абортария и была готова рухнуть от боли и слабости прямо на тротуар, меня и подобрал этот добросердечный милый человек. Распахнул передо мной двери своего прекрасного черного джипа. Как я потом узнала, на эту сногсшибательную покупку его сподобил Алик, обожавший отца и считавший своим долгом подсказать ему, как надо жить и на чем ездить. Он самым простым человеческим языком (я всегда думала, что богатые люди изъясняются как-то по-другому, более вычурно, что ли, хотя, конечно, глупости все это, просто у меня никогда не было богатых мужчин) предложил подвезти меня. Это уже потом он мне признался, что влюбился в меня с первого взгляда. Что я тогда была необычайно красива, трогательна, бледна и все такое прочее. Он обратил внимание на мои черные глаза, на их страдальческое или даже трагическое выражение, словом, он увидел во мне красивую и вместе с тем очень слабую и одинокую женщину, нуждавшуюся в помощи. Я спросила его потом, почему он решил, будто я одинокая, и он ответил, что просто почувствовал это. Словом, я села в машину, и он спросил, куда меня подвезти. И тогда я, утратив самообладание, просто растерялась… Знаете, на меня нахлынули все чувства разом – и обида, и жалость к себе за то, что я так беспутно прожила лучшие годы своей жизни, что у меня нет ни квартиры, ни денег, ни работы… Словом, все это вдруг навалилось на меня, и я разрыдалась, скорчившись от боли – душевной и физической, – на заднем сиденье его машины. Он, бедный, тоже так растерялся, что даже машину остановил, открыл дверцу, пересел назад ко мне, обхватил меня за плечи и начал успокаивать – мол, все будет хорошо. Он ничего тогда обо мне не знал. В сущности, он и сейчас мало что знает. Разве что у меня был неудачный брак и муж поколачивал меня, не позволял мне работать, изводил своей ревностью и считал меня своей собственностью…