33. Следствие

Еще один висяк. Без вариантов.

Когда Седов показал фотографию Виталия Белова на Павелецком вокзале, выяснилось, что его там очень хорошо знали. И удивились, что парня пристрелили всего-то восемь месяцев тому назад. За его художества Виталю должны были грохнуть – зарезать, повесить или утопить – гораздо раньше. Потому что он мразь, каких мало. Негодяй редкий! Кто его убил – трудный вопрос, но вот за что – вообще никаких вопросов. Есть за что!

Угостили Седова на вокзале водочкой и посоветовали – не заморачиваться. А про Федора Белова никто ничего не слышал.

Фотографию Федора, которую Седов раздобыл у Семеновых, сколько он ни показывал ее на Павелецком разным людям, никто такого человека не видел, не помнил и не мог ничего о нем сказать. Что же, может, Федор и правда отправился в Сургут на заработки…

А такая романтическая, с криминальным душком история вырисовывалась! Интеллигентная семья. Григорий Семенов – чистенький домашний «ботаник». Ученый, мать его! Жена его, Зоя, – просто роковая красавица! Из-за таких женщин стреляются, травятся, развязывают войны… Невероятной красоты женщина! Этот «ботаник» наверняка робел перед ней, не знал, как к ней подойти… А еще он удержать ее хотел. Но как? Не мачо ведь! Заплатил студенту, другу сына (и не стыдно же было!), чтобы тот обрюхатил его женушку. И не побоялся, что она уйдет к этому студенту. Разве он мог предположить, что студент влюбится, продаст свою квартиру на Цветном… Мальчишка! Втюрился. Влюбился насмерть. Думал, деньгами удержит ее… И что в итоге? Она поиграла с ним, разбила ему сердце, получила свое – и вернулась к мужу. Вот и все, собственно. История закончилась.

Там, где присутствует большая любовь, страсть, там недолго и до убийства. И этот «ботаник» мог, да, вполне мог застрелить Федора. Вполне! Но, видимо, все же не застрелил. А какой сюжет получился бы!

…Игорь Львович закрыл папку и убрал ее в сейф. Подошел к окну. Москва – вечерняя, голубая, снежная – так и манила: все бросить, запереть кабинет и пройтись по скрипучему снежку, подышать сладким, морозным, арбузным воздухом. Все, надо бросать курить, пить – и начинать новую жизнь. Жениться, наконец! Ну и пусть – да, когда-то у него не получилось, ну и что? Не все же такие стервы, как его бывшая…

Он распахнул окно, вдохнул свежий воздух, сделал несколько глубоких вдохов, еще, еще… Как же хорошо, тихо на улице!..

Он взял телефон, выбрал нужное имя в списке и позвонил.

– Машенька? Добрый вечер… Это Игорь Львович… Узнали?

В его кабинет заглянул Зашев. Седов нахмурился и отмахнулся от него, мол, иди отсюда, не мешай! Но тот не уходил, смотрел на друга и улыбался, как подлый кот.

– Знаете, у меня есть к вам несколько вопросов… Да-да, это очень важно. Помните, вы говорили, что у вас есть знакомые, у которых работал этот парень, Виталий Белов? Представляете, я потерял листок, где вы записали их координаты… Да? Вы только скажите, куда подъ-ехать, я мигом буду!

Зашев, как в немом кино, беззвучно покатывался от смеха, кривляясь и гримасничая, показывая, как сильно бьется сердце влюбившегося следователя. Потом, вдруг увидев на столе листок и пробежав его глазами, он все понял и просто покатился от хохота. Похоже, он нашел «пропавшую» записку!

– Все, понял. Буду через полчаса.

Игорь отключил телефон, вытер носовым платком выступивший на лбу пот, схватил со стола пепельницу и швырнул ею в Зашева:

– Ты придурок, Зашев!

– Машенька, душенька, а не пригласите ли вы меня в свой загородный дом? Я задам вам очень-очень важные вопросы! К примеру, любите ли вы вирошки с пишней? – хихикая, выговорил Зашев.

– Постоянно о ней думаю… К чему бы это? – смущенно усмехнулся Седов.

34. Федор

Когда-нибудь я подойду к ней. Когда буду точно знать, что она одна, Гриша на работе, а Алик в универе. Я не знаю, что со мной, почему у меня не хватает сил к ней подойти, схватить ее за руку, притянуть к себе.

У них закрытый, тихий двор, окруженный заснеженными кленами и липами. Она прогуливается с коляской по расчищенной дороге, ходит задумчивая, иногда останавливается, чтобы поправить что-то в коляске: шапочку или одеяло ребенка. Думаю, если бы она увидела меня, испытала бы сильный стресс. Изумилась бы. Может, упала бы в обморок. Она же очень чувствительная. Она само чувство! У нее румяные щеки – от мороза, и я едва сдерживаюсь, чтобы не подбежать к ней, не расцеловать ее. Мне кажется, что я неслышно рычу, как зверь, издаю некие странные и страшные звуки… Я так истосковался по ней, так соскучился, я не представляю себе, как теперь все будет! Так все сложно, запутанно…

  83