59 
Она приблизительно представляла себе, какую сенсацию приготовил ей Чайкин. Ну конечно, сейчас он напросится к ней в гости с единственной целью – рассказать о том, что он узнал сутки назад (не раньше, иначе бы он сделал все возможное, чтобы помешать ее свиданию с Португаловым!), что фотограф – гей. Так ей и надо. Нечего было распускаться до такой степени, чтобы не отличить нормального мужчину от «голубого».
После того как Юля с Наташей пришли сюда и услышали нападки Аперманис, настроение, которое и так висело на волоске и зависело от каких-то внутренних, запрятанных далеко в памяти и душе запасов прежнего счастья, и вовсе испортилось. И что может быть хуже и несвоевременнее сейчас, чем разговор с Чайкиным на тему ее женской близорукости и – чего уж там – неразборчивости! Быть может, поэтому Юля, оказавшись в прихожей, рядом с телефоном, все еще не решалась подойти к нему и взять трубку. Но тут звонок – резкий и громкий – заставил ее вздрогнуть. Звонили в дверь. Настойчиво, почти нахально, словно не понимая, что никто звонившему тотчас открыть не сумеет, ведь до двери еще надо дойти, посмотреть в «глазок» и убедиться в том, что припозднившийся визитер вообще имеет право ломиться сюда… Однако этот оглушительный звонок словно парализовал всю квартиру – Рита с Наташей выбежали из кухни и теперь стояли посреди прихожей в ожидании, что же предпримет Юля.
– Да открывай! Я не понимаю, кто бы это мог быть?! – Аперманис всю трясло, она побледнела.
«Крымов? Объявился, узнал, где я, и пришел за мной…»
Понимая, что эти мысли – сладкий мед, которым пытаются отбить вкус и горечь смертельного яда, Юля подошла к двери и, заглянув в «глазок», чтобы не впустить случайного, если не опасного человека, к своему разочарованию, увидела Чайкина.
– Леша, ты спятил? – Она готова была разрыдаться: настолько явственно на одно короткое мгновение она успела поверить в нарисовавшуюся в ее воображении картинку. Крымов с букетом цветов, прямо с дождя, пахучий и мокрый, счастливый в предвкушении их встречи, бросается к ней и сжимает в объятиях…
– Значит, так. Во-первых, – Леша, со взъерошенными мокрыми волосами и розовым, в капельках дождя лицом, уткнулся красным носом Юле в плечо (после чего запах спиртного дал понять, что он мертвецки пьян). – Повторяю, во-первых, я не могу разговаривать с тобой в этой квартире, поскольку я незнаком с ее хозяйкой, а во-вторых, ты должна сейчас же пойти ко мне.
– Зачем? Пусти меня…
Но Леша крепко держал ее за руку и тянул за собой.
– Мне надо тебе кое-что показать, но я не могу, – он перешел на шепот, – понимаешь ты или нет, я не могу разговаривать ОБ ЭТОМ здесь, в незнакомом месте. Пойдем ко мне, и я тебе все покажу. Может, конечно, я ошибаюсь или вообще сошел с ума, но ты-то здравомыслящий человек, а потому скажешь мне, кто есть кто… И еще, – он многозначительно поднял указательный палец кверху и сделал театральную пошловатую паузу, как бы стремясь этим привлечь внимание Юли к себе, – я хотел сказать тебе, что ты в последнее время ведешь себя крайне легкомысленно…
Ему все же удалось вытащить ее на лестничную клетку и закрыть дверь перед носом находящихся в немом оцепенении Наташи и Риты.
– Слушай, Земцова, по-моему, ты сошла с ума…
– Леша, что с тобой? Ты опять принялся за старое? Ты же пьян!
– Я-то не принялся, а вот что стало с тобой и кто над тобой так поработал, что ты превратилась в бесчувственное животное…
Она ударила его по лицу. Нечаянно, как будто ее рука сама за нее все решила и совершила это движение помимо ее воли и чувств.
– Да бей меня, сколько тебе будет угодно. Но я тебе все же скажу. Ты ищешь наших ребят или нет?
– Я стараюсь…
– Хватит врать, Земцова. Ты приклеилась к какой-то странной клиентке, дерешь, вероятно, с нее деньги и делаешь вид, что ищешь Крымова и Шубина… Я понимаю, у тебя свои счеты с Надей, но найди хотя бы Женьку!
– Прекрати меня оскорблять! Кто тебе дал право?
– Я!
Он за руку все тащил и тащил ее вниз по лестнице, пока она не вырвалась:
– Все! Хватит! С меня довольно. Поговорим завтра, если тебе действительно есть что сказать… И вообще, – она, секунду тому назад услышавшая какой-то странный звук, как будто разорвалась ткань, пощупала платье под мышкой и, обнаружив порвавшуюся по шву пройму, разозлилась не на шутку: – Платье порвал… чужое, между прочим…
Еще ей показалось, что под платьем, на спине, у нее оборвалось что-то из белья, кусок ли кружева сорочки, не выдержавший резких движений, или оторвалась тонкая эластичная бретелька бюстгальтера, царапнув маленькой пластиковой деталькой ее под лопаткой…
59 
