Особенно,... 
81 
Фил Уиттачер подождал несколько мгновений.
Тишина.
— Когда это случилось?
— Тридцать четыре года, два месяца и двадцать дней назад.
Фил Уиттачер замолк и принялся размышлять.
— Почему не искали Арни?
— Искали. Собрали все деньги, какие могли, дали лучшему стрелку и послали его на поиски Арни.
— И что же?
— Это продолжалось двадцать лет. Тысячу раз я видел свежие следы Арни. Но ни разу — его самого.
— Вы?
— Я.
— Но вы же судья.
— Судьи — это ищейки на покое.
— Значит, Арни не найдут.
— Ошибаешься, парень. Если у тебя сбежала лошадь, есть два выхода. Можно пуститься за ней следом, А можно остановиться у воды и ждать, пока ей не захочется пить. В моем возрасте бегают плохо. Остается ждать.
— Ждать здесь? Почему он должен вернуться?
— Жажда, парень.
— Жажда?
— Я знаю Арни лучше, чем своих птичек. Он вернется.
— Но ведь он, может быть, мертв. И уже много лет в земле.
Судья покачал головой и улыбнулся. Кивнул в сторону газет и писем, пропитывавших словами воздух в комнате.
— Индейцы, покер и часы. Арни может сменить местожительство, имя, облик, но его нетрудно будет узнать. Он всегда останется собой. Любитель грандиозного: добродушный, веселый и жестокий. И ему нелегко скрываться. Исчезать — да, исчезать он мастер, но скрываться… это не для него. Внимательно читать газеты — все равно что сидеть в седле у него за спиной.
Фил Уиттачер поглядел на судью. Руки, заплывшие жиром. Длинные грязные ногти. Пальцы в чернилах. Прекрасные, детски-голубые глаза. Они скользили туда-сюда, следя за парящими трясогузками. Фил Уиттачер следил за ними, пока птицы не слетелись к нему и не замерли в ожидании. Тогда он сказал:
— Спасибо, -
и поднялся. Поставил стул на место. Направился к двери. На стене в рамке — фото: девушка притворяется, будто читает книгу. Волосы заколоты на затылке; тонкая, необычайно изящная шея. Она еще и пишет что-то синими чернилами. Уиттачер попробовал прочесть, но язык был ему незнаком. Он вспомнил Берда. Как тот годами заучивал наизусть французский словарь, от A до Z. Неглупо, произнес Уиттачер про себя, разглядывая тонкую, необычайно изящную шею. Уже взявшись за дверную ручку, он остановился и повернулся к судье:
— А часы?
— Какие часы?
— Старик.
Судья пожал плечами.
— В этом весь Дольфин. Хотел построить самые большие часы на Западе, и построил. Заставил работать индейцев. И построил.
Судья наклонился и сплюнул. И снова откинулся на подушки.
— Хочешь знать правду? Я в жизни не видел, чтобы они ходили.
— Ага.
— Ты понял, что там сломалось?
— Часы не сломались. Они остановились.
— А есть разница?
Фил Уиттачер взялся за ручку. Услышал щелчок.
— Да, — ответил он, уходя.
Открыв дверь, Уиттачер окунулся в свет, что вместе с летучей пылью празднично вспенивал полуденный воздух, заставляя мысли летать, словно влюбленные акробаты на выжженной солнцем земле. Так говорила Шатци, вернее, почти пела, как распевают балладу. И смеялась. Это я помню хорошо: смеялась. А когда я стала приходить домой два раза в неделю, то продолжала видеться с ней. И слушать ее рассказы, когда она была в настроении. Она всегда носила с собой диктофон, и если приходила какая-то мысль, то Шатци наговаривала ее на пленку. Ведь это могла быть хорошая мысль. А еще диктофон помогал ей наводить порядок в голове. Временами мне тоже хотелось иметь диктофон. Если я сумею все ясно понять: что случилось, а что не случилось. А он окажется рядом. Тогда я спрошу саму себя, как обстоит дело. Странные мысли приходят иногда в голову.
Однажды Шатци сообщила, что была знакома с моим сыном.
О ней ходили всякие слухи, там, в больнице. Что она была с докторами. То есть в постели. Не знаю, так ли это. Но не вижу в этом ничего плохого. Замужем — не замужем, в конце концов, какое всем дело? Мой муж Хэлли говорил, что она хорошая девушка. Не знаю, оставался ли он верен мне, когда в голове у меня встало вверх дном и я едва узнавала его. Было бы очень трогательно, если так. Есть над чем смеяться годами.
— Мы вас не торопим, мистер Уиттачер. Но вам действительно кажется, что вы на правильном пути? Что вы поняли, где поломка у Старика? — спросила Джулия Дольфин.
— Поломки нет.
— Вы мне лапшу на уши хотите повесить?
— Часы не сломались. Они остановились.
— А есть разница?
Фил Уиттачер взял в руки шляпу.
81 
