100 
Самым тяжелым был первый шаг. Казалось, будто на мои плечи давят все грехи этого мира. Хотелось бросить все, перестать наконец геройствовать и, отойдя в сторонку, наблюдать, как сражаются другие. Да, возможно, такое малодушие приведет к неминуемой гибели. Но сейчас я умру наверняка. Без этого круг не открыть.
Ступни резало так сильно, будто я шагала по острым лезвиям ножей. Даже удивительно было, что за мной не оставались кровавые отпечатки босых ног. Хотя, может, и оставались – я ведь не оборачивалась, зная, что тогда точно не смогу продолжить путь. Просто не хватит решимости и смелости.
Я долго стояла на перекрестии лучей, бездумно глядя на ритуальный знак четырех богов. Необходимо лечь так, чтобы он оказался прямо под сердцем. Надо же, не забыла, как это делается, а когда-то думала: совершила все, что могла, лишь бы стереть тот мерзкий день из своей памяти. Именно тогда я умерла в первый раз и научилась ненавидеть.
Задумавшись, я не заметила, как улеглась, приняв требуемую по ритуалу позу – руки в стороны, ноги на одной линии. Затем закрыла глаза и попыталась расслабиться. Скоро рассвет, следует закончить это неприятное дело как можно быстрее, пока сюда не заявились храмовники.
Мучительно долгий миг ничего не происходило. Только глухо отдавались удары сердца в ушах. Потом предутренняя мгла сгустилась перед глазами, придвинулась ближе, плотным, непроглядным саваном укутывая тело. Началось. Теперь главное – не сорваться в пропасть меж двух миров.
Сначала в кончиках пальцев возникло легкое онемение. Потом оно усилилось, медленно продвигаясь вверх. Все нормально, Тефна, не дергайся. Пусть и страшно неимоверно от ощущения, что тебя пожирает мрак.
Волна могильного холода добралась до груди. Сжалась вокруг сердца, которое в последний раз испуганно стукнуло и остановилось. Вот и все, обратного пути нет.
А в следующий момент пришла боль. Хотелось кататься по земле, выть и расцарапывать лицо в кровь, лишь бы скинуть с себя жгучие путы потусторонней мглы. Болела каждая косточка, каждая связка и каждый сустав в моем многострадальном теле. Болело все – я превратилась в один сгусток страдания. И подобное истязание тянулось вечность, пока в голове не осталось ни малейшего воспоминания о том, как меня зовут и что вообще предстоит делать. Тогда темнота с влажным всхлипом разошлась, пропуская меня в изнанку мира.
Дорога, мощенная белым камнем, замысловатой лентой вилась передо мной, словно горная тропинка. От нее исходило приятное, едва уловимое тепло, которое тем не менее согревало озябшие ступни. Хотелось упасть навзничь, чтобы почувствовать, как в тело проникают несмелые струйки тепла. Но я лишь упрямо тряхнула головой и пошла дальше. Мне надо что-то сделать. Что-то важное. А потом вернуться.
«Зачем? – раздался в ушах легкий смешок. – Зачем тебе возвращаться? Неужто ты хочешь повторения той боли? Раз сумела преодолеть грань – оставайся. Тебе тут понравится».
Я не стала вступать в бесполезные пререкания. Не время. Сначала – найти кого-то. Но кого же? Мысли в голове путались и разбегались, не давая сосредоточиться. Если я здесь, значит, меня кто-то ждет?
– Индигерда, – неожиданно пришло на ум непонятное, незнакомое имя. И, срывая горло, я закричала: – Индигерда!
Звук умер, так и не сорвавшись с губ. Просто захлебнулся в плотном белом тумане, поднявшемся с камней дороги. И тогда я заплакала – беззвучно, бесслезно, без малейшей надежды на помощь. Неужели все зря?
– Почему ты плачешь? – неожиданно с любопытством спросил меня женский голос.
Я заозиралась, пытаясь определить, откуда он идет. Пустое – все вокруг утопало в мягкой непроглядной пелене.
– Я ищу Индигерду. – Слова с трудом выходили из пересохшего горла. – Она должна мне помочь.
– Мертвые никому и ничего не должны, – усмехнулась мгла. – С какой стати ты решила, что давно нашедшая покой прервет свой вечный сон ради какой-то там нечисти?
– Не ради меня. Ради сына и мужа.
Я ждала крика, возмущения и ярости. Хоть какого-то ответа, но его не последовало. Замолкла невидимая собеседница, словно пытаясь припомнить, о ком говорят.
– Мужа? – наконец прозвучало неуверенно. – Разве мужчина, который обрек любимую на верную мучительную гибель, может называться мужем?
– Он не знал, – попыталась я оправдать Шерьяна. – Не знал, что за ритуал его заставили пройти.
– Не знал… – с горечью повторила пока невидимая женщина. – Когда в первую брачную ночь невеста начинает биться в припадке от невыносимой боли, никакой любящий человек не рискнет продолжить свои действия. Я ведь умоляла его прекратить, остановиться. Ночь, которая начиналась так волшебно, незаметно превратилась в кошмар. Что-то чужое и безжалостное глядело на меня из глаз мужа. И я видела, как Шерьян наслаждается моими криками и слезами. Нет, он шептал, что в первый раз всегда неприятно, что надо немного потерпеть – и все пройдет. Но сам не мог скрыть радости и собственного удовольствия. Что-то неведомое тогда вселилось в моего мужа, а через него – проникло и в мое тело. И самое обидное – Шерьян не сделал ни малейшей попытки сопротивляться этой ужасающей силе.
100 
