Шерьян тяжело вздохнул и переступил порог, тщательно засучивая рукава белоснежной рубашки. Я исподлобья наблюдала за его действиями, приготовившись к самому худшему.
– Рикки, подожди нас в гостиной, – непререкаемым тоном приказал храмовник, даже не посмотрев в сторону сына.
Юноша вскинулся было что-то возразить, но сник и послушно вышел из комнаты, впрочем, не забыв прихватить свою одежду.
Я сжала кулаки, не замечая, что ногти до крови впились в кожу. Воздух между мной и Шерьяном, казалось, звенел от напряжения. Так всегда бывает перед смертельной схваткой.
Храмовник не торопился прервать затянувшуюся паузу. Молчала и я, с тоской раздумывая над тем, что слишком молода для смерти.
– Я хотел извиниться перед тобой, – наконец негромко произнес Шерьян.
– Вот как? – Я с показным удивлением изогнула бровь. – За что, интересно?
– За поведение моего сына, – с некоторым усилием ответил он. – Знаю, ты сейчас несколько обижена на него…
– Обижена? – не утерпев, перебила его я. – Не обижена, храмовник. Я очень и очень зла. Безумно зла. Еще ни один человек не смел обращаться со мной так. Словно с женщиной, которая дарит свои ласки за деньги.
– Я понимаю, – в голосе Шерьяна не было и тени насмешки, – поэтому и прошу прощения за эту сцену. Обещаю, подобного больше не повторится.
– Конечно, – кивнула я. – Потому что я разрываю наш договор.
И тут же осеклась, поскольку храмовник бросил на меня предупреждающий взгляд. В его медово-карих глазах бушевало темное пламя бешенства. Но, странное дело, я понимала, что гнев мужчины был сейчас направлен не на меня.
– Не начинай, – глухо предупредил меня Шерьян. – Ты же знаешь, что я не позволю тебе этого. Не будем повторять ночной разговор. Я не люблю, если честно, угрожать.
– А я не люблю, когда меня втравливают неизвестно во что, – с вызовом отозвалась я. – И требую объяснений. Я не вчера родилась, храмовник, и кое-что понимаю в поступках людей. Что творится с твоим сыном? Только не заливай, что подобное поведение – обычное для него дело. Все равно не поверю.
Целую минуту после моих слов Шерьян колебался. Я видела, что он почти готов рассказать мне правду, но в последний миг храмовник передумал.
– Нет, – качнул он головой. – Не могу. Не сейчас, по крайней мере. Но я клянусь тебе, что в нашем путешествие твоей чести ничто не будет угрожать. С моей стороны было ошибкой отправлять Рикки в комнату без присмотра. Больше я таких промахов не допущу.
– Хотелось бы верить, – фыркнула я. И отвернулась к окну, показывая, что больше разговаривать нам не о чем.
Во дворе царило раннее ласковое утро – птички пели, солнышко светило, только эта картина не помогала отвлечься от дурных мыслей.
– Одевайся, Тефна, – устало попросил меня Шерьян. – Я постарался подобрать тебе то, что придется впору. А потом выходи в гостиную. Позавтракаем – и в путь.
– Не так быстро, храмовник, – буркнула я. – У меня в этом городе много друзей, которые будут волноваться, если я внезапно исчезну.
– Исключено, – отрезал Шерьян. – Я и так потерял слишком много времени, чтобы проводить еще один день в бесцельных визитах.
– Я не спрашиваю у тебя разрешения. Просто ставлю в известность.
Храмовник промолчал. Жаль, что у меня нет глаз на затылке. С удовольствием полюбовалась бы сейчас на его обескураженную физиономию. Но повернуться к нему лицом – значит, признать в чем-то свое поражение и слабость.
Через некоторое время, заинтригованная таинственной тишиной в комнате, я все же рискнула бросить осторожный взгляд за спину. И тут меня ожидало очередное жестокое разочарование. Поскольку Шерьяна там не было. Этот мерзавец просто-напросто бесшумно удалился, даже не позаботившись известить меня о своем уходе! Ну и кто он после этого?
Бормоча себе под нос самые замысловатые ругательства, которые только могла придумать, я быстро осмотрела то, что принес Рикки. Выбор одежды удручал. Штаны оказались настолько велики, что туда могла бы влезть еще одна такая же по размерам девушка. Рубашка едва сходилась на груди, а кожаный жилет болтался, словно на жердине. При всем при этом нижнее белье неожиданно порадовало своей изысканностью. Вот к этому столь необходимому предмету туалета у меня никаких претензий не было. Но общего бедственного положения дел подобная малость не исправила. Стоит ли говорить, что в гостиную я вышла в отнюдь не радостном настроении.
За обеденным столом уже маялся в полном одиночестве Рикки. При виде меня он зарделся, словно девица, впервые узнавшая, что детей приносит не аист, но все же нашел в себе мужество приветливо кивнуть.