Особенно,... 
106 
— Право дело, спасибочки, обрадовал своего командира, — вывалив из орбит глаза, запричитал застигнутый новостями врасплох Василий Иванович. — Выходит, пока я без сна и отдыха загибаюсь над штабной стратегической картой, мои подчиненные спокойненько приготовились стать дезертирами. Ничего не скажешь, славная под знаменем революции сформировалась победоносная кавалерия. Нынче же устрою генеральную чистку всего рядового, командирского и вспомогательного состава. Эти засранцы у меня не то, чтобы за Урал, за плетень своего огорода дрыскать заморятся, — и комдив судорожно стиснул золоченую рукоятку своей не знавшей милосердия шашки.
На следующий день, будто в воду глядел Кашкет, ударные силы капелевцев вероломно вторглись в пределы дивизии. Может, силы у неприятеля были чересчур велики, а может чапаевски красные конники больно уже стосковались по нормальной человеческой жизни, но стоящие на передовых рубежах эскадроны почему—то кинулись наперегонки сдаваться неприятелю в плен. На первых порах у беляков натурально возникли серьезные проблемы с нехваткой харчей. Аппетит у пленных был настолько завидным, что некоторые беляки сами деру давали от голодных чапаевцев, опасаясь за сохранность собственных сухих и горячих пайков. Даже видавшие виды интендантские службы оказались не в состоянии накормить такое несметное количество прожорливых ртов. К тому же, после пленения красных бойцов немедленно возникали проблемы с обеспечением их полным комплектом обмундирования, с настойчивыми требованиями переправить через линию фронта оставшихся в дивизии родственников. В первые дни капелевцы с перепугу чуть было не рванули обратно, никто не предполагал такого коварства со стороны непредсказуемых «товарищей». Прошедшие пол Европы, не знающие поражений генералы в агрессорских штабах, долго собирались с духом, чтобы убедить войска продолжить наступление.
Неоднократно потом военные историки, разбирая начало кампании, будут строить научные гипотезы, по выявлению причин сокрушительных поражений чапаевской армии. Часть аналитиков, откровенно среднего ума, будут валить вину на военную технику. Дескать на знаменитых «максимах» почти все стволы оказались развернутыми не в ту сторону, поэтому не всегда получалось строчить куда следует. Некоторые специалисты свяжут провал в обороне с неудачным расположением передовых эскадронов, дислоцированных не понятно на чьей территории. Стоящие на дальних рубежах деревни не всегда выглядели и вели себя как большевистский оплот мировой революции, поэтому не всякий красноармеец успевал быстро сообразить, что и от кого следует защищать.
С первой минуты героической обороны дивизии, в Разлив на запаленных скакунах начали прибывать потерявшие голову эскадронные комиссары и сотники, с докладами о вынужденном отступлении, о недоумении по поводу пропадающих без вести красных бойцов, и о немедленном подкреплении свежими силами.
Всем до невтерпежки требовалось получить указания про тактику боевых действий, предусмотрительно разработанной в штабе Чапая. Никто и на секунду не сомневался, что временное заманивание противника вглубь своей обороны, является ничем иным как хитрым маневром, после чего последуют знаменитые чапаевские атаки. Личный состав с нетерпением поджидал, когда наконец в распустившейся бурке и с шашкой наголо сам Василий Иванович поведет за собой не раз и не два блиставшие лихостью эскадроны. Нарочные без передышки прибывали в Разлив, молча группировались возле центрального пенька, с мрачными натянутыми лицами терпеливо дожидались победоносных распоряжений комдива.
Как только в Разливе стало известно о вероломной агрессии капелевцев, легендарный комдив, не сказав никому ни слова, заперся у себя в шалаше, никого не желал принимать, и было слышно порой как тоскливо, словно одинокий потерянный волк, подвывал «Сулико». Но стоял на часах у запертых дверей шалаша ординарец с ручным пулеметом в руках, и даже слушать никого не хотел о беспокойстве Чапая. Кашкет, между тем, проковырял в задней соломенной стенке укромную дырку и методически просовывал в нее пузырьки с первачом в обмен на порожную тару.
Примерно дней через пять беспробудного возлияния, в Разлив на парадной тачанке заявился с бухгалтерскими счетами под кожаной курткой Дмитрий Андреевич Фурманов. Комиссар бодренько соскочил с рессорного агрегата, подошел к центральному пеньку и поприветствовал не на шутку взгрустнувших красноармейцев. Как и положено боевому политруку, он поинтересовался настроением товарищей, озаботился присутствием воинственного духа и выложил на стол для раскура непочатую пачку махорки. И вот ведь пустяшное дело, обыкновенный табак, но глаза на лицах людей тотчас наполнились радостью жизни, как будто и не было недавних печалей, досадных тревог. Комиссар улучшив момент, сделал вид, что имеет небольшую нужду, мелкой трусцой забежал за шалаш, и в пробуравленную дырку заговорчески протараторил:
106 
