— Возможно.
— Возможно, — повторил Домби таким тоном, будто у него сомнений в том нет.
— А какой у меня выбор?
— Думаю, никакого.
— Посмотри, — Захария указал на окно.
— Что там?
— Стекло очищается. Там теплеет.
Оба ученых вновь посмотрели в камеру-изолятор.
Истощенный ребенок шевельнулся. Повернул голову, посмотрел на них с больничной койки, на которой лежал.
— Это чертовы глаза, — пробормотал Захария.
— Пронизывающие, не правда ли?
— Когда он так смотрит… у меня мурашки бегут по коже. Словно из них выглядывает кто-то еще.
— Ты всего лишь чувствуешь себя виноватым.
— Нет. Если бы только это. Его глаза такие странные. Они не были такими, когда он появился здесь годом раньше.
— В них теперь боль, — в голосе Домби слышалась печаль. — Много боли и одиночества.
— И не только, — покачал головой Захария. — Что-то еще… что-то такое, чего словами не выразишь.
Он отошел от окна. Вернулся к компьютерам, которые, это он знал точно, ничем ему не грозили.
Глава 27
Пятница, 2 января
Улицы Рено в основном оставались сухими и чистыми, несмотря на прошедший снегопад. Хотя кое-где на мостовой поблескивала корочка льда. Элиот Страйкер вел автомобиль осторожно, не отрывая глаз от дороги.
— Мы почти на месте, — доложила Тина.
Проехав еще четверть мили, по левую руку они увидели то самое место, где жил и работал Лучано Белликости. Большая вывеска в черной рамке говорила о том, какие он оказывал услуги: «ПОХОРОННЫХ ДЕЛ МАСТЕР И СОВЕТНИК ПРИ УТРАТЕ». Большой дом, построенный в псевдоколониальном стиле, стоял на вершине холма, на участке в три или четыре акра, примыкающем к кладбищу. Длинная подъездная дорожка, поднимаясь, уходила направо — черная траурная лента, брошенная на белизну засыпавшего лужайку снега. Каменные столбы и фонари указывали дорогу к парадной двери. В некоторых окнах первого этажа горел теплый, приглашающий свет.
Элиот уже собрался включить поворотник и свернуть к дому, но в последний момент все-таки проехал мимо.
— Эй, нам же сюда! — воскликнула Тина.
— Знаю.
— Так чего ты не повернул?
— Ворвавшись в парадную дверь, требуя ответы от Белликости, мы получим моральное удовлетворение, продемонстрируем нашу смелость, решительность и глупость.
— Но они не могут ждать нас здесь. Они же не знают, что мы в Рено.
— Нельзя недооценивать противника. Они недооценили нас, вот почему мы смогли добраться до Рено. Незачем нам допускать ту же ошибку и возвращать им инициативу.
Проехав кладбище, он повернул налево, на улицу, застроенную жилыми домами. Припарковался у тротуара, выключил фары, заглушил двигатель.
— Что теперь? — спросила Тина.
— Я пойду к похоронному бюро. Через кладбище, вкруговую, подкрадусь с черного входа.
— Мы подкрадемся с черного хода, — уточнила она.
— Нет.
— Да.
— Ты подождешь здесь, — настаивал он.
— Ни за что.
Бледный свет уличного фонаря через ветровое стекло проникал в салон. И одного взгляда на полное решимости лицо Тины хватило, чтобы понять, что отступать она не намерена.
Элиот тем не менее попытался разубедить ее:
— Будь благоразумна. Если что-то произойдет, ты можешь мне помешать.
— Знаешь, Элиот, о благоразумии лучше бы помнить тебе. Я — из тех женщин, кто может помешать?
— Снега на земле шесть или восемь дюймов. Ты без сапог.
— Ты тоже.
— Если они ждут нас, устроили засаду в похоронном бюро…
— Тогда тебе, возможно, понадобится моя помощь. А если засады нет, я хочу присутствовать при допросе Белликости.
— Тина, мы попусту тратим время, оставаясь в автомобиле…
— Попусту тратим время. Именно так. Я рада, что ты со мной согласен, — она открыла дверцу и вышла из «Шевроле».
Сунув пистолет с глушителем в глубокий карман пальто, Элиот последовал ее примеру. Не стал запирать дверцы, чтобы при возвращении не открывать их: счет мог пойти на секунды.
На кладбище снег доходил Элиоту до середины голени. Он промочил брюки, носки, вода хлюпала в туфлях.
Тина была в кроссовках на резиновой подошве с парусиновым верхом, и, конечно же, тоже промочила ноги. Но не жаловалась и не отставала.
Холодный, сырой ветер, который дул и когда они приземлились в аэропорту, теперь усилился. Завывал между монументами, обещая настоящий снегопад, а не те снежинки, что кружились в воздухе.