Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
39 
— Пожалуй… — начал Генри, но смолк. Каждый визит к таксидермисту поглощал уйму времени. Генри приблизился к верстаку.
Мастер работал над рыжей лисицей, уложенной навзничь. Живот ее уже был вспорот от нижних ребер до основания хвоста, и теперь старик, помогая себе ножом, снимал шкуру. Генри следил за его действиями, чувствуя нездоровое любопытство. Так близко он еще не видел свежий труп животного. Оттянув шкуру, таксидермист подобрался к хвосту и изнутри его отсек. Потом занялся лапами, разрезав коленные суставы. Крови было не много. Преобладал бледно-розовый цвет (мышцы, догадался Генри), а также белый (жировая прослойка), и лишь кое-где мерцал багровый. Генри ожидал, что мастер продлит брюшной разрез до шеи, откроет грудную клетку и, по примеру задних, обработает передние лапы. Однако таксидермист вывернул шкуру наизнанку и, подрезая ее ножом, стал вынимать тушку через брюшной надрез. Шкура снималась, точно пуловер. Под корень обрубив передние лапы, мастер сдернул шкуру к горлу. Затем подрезал ее возле ушей. На черепе остались две темные дырки. Глаза выглядели еще жутче. Таксидермист ловко подсек слезные протоки, и веки ушли вместе со шкурой, оставив таращиться голые глазные яблоки. Отделив кожу от десен, старик занялся последней точкой — черным носом, в котором пересек хрящ. Затем он вывернул шкуру мехом наружу и положил ее рядом с освежеванной тушкой, похожей на младенца, которого вынули из красной одежки; правда, ребеночек этот свирепо таращил угольно-черные глаза и скалил острые зубы.
— Демонстрация для вас, — сказал таксидермист. — Мне нужна только голова — предполагается настенное изделие.
Скальпелем он надсек шкуру по горлу и, следя за тем, чтоб не попортить мех, острыми ноженками разрезал кожу, отделив голову от туловища. Головную шкурку вывернул наизнанку и поскреб ножом, счищая ошметки плоти.
— Теперь надо обработать, — пробубнил он, отходя к полке с банками.
Генри разглядывал шкурку — лисья голова, только пустая и вывернутая наизнанку. Все на месте — нос, пасть, глаза, большие уши, шея, — но шиворот навыворот. Пасть, в которой раньше был язык, снаружи окантована белой шерсткой, с шейного обреза внутрь заглядывают рыжие волоски. Голая розовая кожа, содранная с головы некогда чувствующего создания. Уши, хоть и большие, не особо выразительны. Глаза, точнее веки, закрыты, а пасть распахнута, словно в крике. Генри снова взглянул на шейный обрез в рыжей кайме. Пришла мысль: пожар души. Вдруг показалось, что перед ним голова беспомощного существа, которое беспричинно претерпевает жесточайшую муку, сотрясаясь в неудержимой дрожи. Генри обварило ужасом.
Таксидермист вернулся с банкой белой зернистой массы.
— Бура. — Иных разъяснений не последовало. Натянув резиновую перчатку, он принялся яростно втирать пасту в шкурку лисьей головы.
— Мне пора, — сказал Генри. — До скорой встречи.
Таксидермист промолчал, словно в мастерской никого не было. Вместе с Эразмом, ждавшим в магазине, Генри вышел на улицу, где день потихоньку клонился к вечеру.
†
В последующие суматошные дни Генри был как никогда загружен.
«Оранжерейные лицедеи» выпускали очередной спектакль, ставший скромным пиком его актерской карьеры — в «Натане Мудром» Лессинга[19] он играл главную роль.
Более двадцати лет труппа кормила публику скабрезными фарсами, но все переменилось с приходом нового режиссера, который одним махом изничтожил вульгарность, ветреность и условность. «С какой стати отдавать весь добротный материал профессионалам? — заявил он. — Великий театр — для всех». Подлинное искусство, уверял он, проглянет и в топорной поделке, и в отполированном шедевре. Подобная теория ничего хорошего не сулила — и впрямь, случались постановки, доставлявшие больше радости актерам, нежели публике. Но что с того? Все исполнители трудились задаром, из одной любви к творчеству.
Режиссер, старый сербский эмигрант, представлявшийся югославом, являл собой коммунистический реликт, в котором жила непоколебимая вера во всеобщее равенство и благородство. Он шел к своей мечте. В любом человеке он безошибочно угадывал актера, который должен не прятаться в роли, но слиться с ней, дабы личности исполнителя и персонажа существовали воедино. «Не старайтесь понравиться, — наставлял он труппу. — Стремитесь к достоверности». Он распределял роли, невзирая на возраст, цвет кожи, акцент, фактуру и, в допустимых случаях, пол актера. Народный театр создавался из народа и для народа. Чтобы оценить, его надо было увидеть.
39 
