Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
36 
— Бур, — причмокнул Свиридов. — Экскаватор не затянуть, а я промыслил…
— Чо ж вы такое место неудобное выбрали?
— На людей я зря, люди — ангельские. Пара кандидатов, студенты-историки, а так — с птицефабрики. Все руками, и бережно. Древности хрупкие, лопаткой ширнешь и — утеряны. А находки всякий день. Да какие! Вон плакат, что нашли за сегодня. Кандидаты вечером про каждый горшок прямо сказку читают, а кончим, народ по хатам деткам знания понесет. Народный университет. Думают, в поле коммунисты город построили. Нет же — сыскались корни. Пока не объявляй. — Он схватил мое плечо. — На всю державу прозвеним. На мир! Трое немцев раскопали город один и слышны. Но что их три против двухсот пятидесяти двух русского народа и караульной роты с приданными пулеметами?! Хочешь, тебе шепну? Мы здесь не один город раскопали. Мы — все раскопали. Ты понял? Слазий, я тут сбегаю, семь секунд. Измуздыкал меня — содержание жидкого…
И шариком ускакал; по деревянным лестницам, с уступа на уступ, я спустился на дно, работники мешкали и оборачивались.
Солнце сочилось ровно над маковкой. И ни с какого боку дно круглое, вроде ведерного, не берегла тень, но от плотносырой глины сквозило погребной прохладой. За буром даже стояла лужа стеклянно ровной и пустой воды шириной в самосвальный кузов — студеная; я смочил пальцы и не углядел ключа, выталкивавшего бы наружу водяные бугры и пузырики — нету, словно дождем набузовало по пояс; я почуял неприятность. Как и не уезжал. Один, а толком не шелохнешься — прижало, пасть провала набита небом, не продыхнуть, его не держат шершавые склоны, разинутые старческими деснами, тяжко-стиснутый нажим прет вниз, где втыкают-просеивают лопаты, разгоняя напор по резьбе уступов, и все врезается в бур, меня, гладкую лужу, все смотрят — я покарабкался наверх.
Археолог Елена Федоровна следить за мной бросила, постелила на верхнем уступе тряпку и протянулась загорать, укрыв шляпой очки.
Свиридов перенял меня на второй же лестнице и увлек пройтись.
— Драгоценность в чем? Русский города строил нерадиво. На кой строить, ежели завтра наедут, пожгут либо переселют? Оттого всегда строились на голом, в поле. И страна расползлась, потерялась, родина вышла неявственной. Присовокупите хилую русскую память: никто ж не помнит, кто отцы. Посему безверие, непризнание переселения душ. А вы?
— Не верю.
— Отсюда вам гиблемость. Все разметали: дом тут, двор там, отхожее место — у соседа в малине: скифы, Киев, Владимир, Москва и дальше, А мы Россию выручим! Мы живую воду нашли. Тут, — Свиридов ткнул перстом наземь. — оказалось, здесь русские жили всегда! Вечный город, Рим! Только еще лучше. Светлояр — единственный неподвижный город. Мы, ей-богу! — нашли всю историю по векам. От неолита. Ступени — по векам, один на одном.
— Как гробы.
— Вам невдогад, — всплеснул руками прапорщик. — Как широко объявим и город завиднется — Россия не сможет бечь. Бегство наше нутряное пресечется. Начнем строиться! Россия остановится. Все равно что жениться. Блудить начали с Дона, исток Дона нас и возвратит. Президент понимает, я уверен, приезжает объявить. Дело не в валюте на местное благоденствие, конец яремщине! Мы вернем, воскресим ее…
— Слушьте… Но как вас звать?
— Прапорщик Свиридов.
— Да не, имя-отчество.
— Мое-я? — Прапорщик сморгнул и потрогал на рубахе карман. — Елена Федоровна. Тьфу ты, отставить! Евгений Федорович! Короче, Федька, чего нам фуфыриться.
— Федор... — Я поозирался: землекопы сели в стороне курнуть по очереди. — Слушьте, мне Иван Трофимыч все рассказывал.
— Все?
— Что вы копаете понарошку. На самом деле — нет ничего.
— Как? Дак… Откуда ж?
— Передо мной-то чо выкобеливаться?! Откуда-то возите.
— Возим?! — взвизгнул Свиридов, лапнув ладонями щеки. — Трофимыч рехнулся! Дохлятинская жаба. И вы? Как же? Н-ну, вот… Вот эти люди! Гляди! Вон они копали. И ты можешь им? Ты хочешь сказать, я — их… — Он расталкивал обветренных землекопов, мужики расступались и сплевывали, отскребали лопаты одна об одну, бабы приседали на брошенные рукавицы, заглядывая снизу на меня, насупливая выгоревшие брови.
— Разувай глаза! Ладно, вниз не сунемся, неолит, вон черный, культурный слой. Керамику обнаружили, черепки, вот такой костяной кинжал. Три шурфа били. Кто отличился? Прохоров, ты?
— Я. Целый день лопатили, и пусто, — отозвался носатый мужик.
36 
