Мука, капуста, что такое? — рис. Консервы. Холодильник…
Мясо. Закрывается, изоляция нарушена. Ни одного целого мешка.
Посреди прохода какой-то дуролом поставил две давилки дореволюционного возраста. Крыса, сынок, ходит по теням. Надо к трубе. Я опустился на колени — и сдох, почуяв волосами чье-то тревожное внимание над головой. На трубах.
Забыл глянуть на трубах.
Не дергаться. Чтоб не испугать. Хоть бы ладонью накрыть шею. Мне дело по душе, но ненавижу работать, когда они смотрят. И встречаться глазами — все понимают. Да сейчас я виноват. Если бабы заорут?
Я сидел с похолодевшей спиной. Двинул на полу капкан (хрен теперь они его тронут) и как бы случайно задел им трубу, над головой снялся царапающий перетоп и умелся, скатившись в угол, судя по звуку, на картон, и дальше — в глубины. И я разогнулся. Минуту просто постоял.
Я обнаружил баб в каморке с красным вымпелом. Вместо ожидаемого мешка с продовольственными редкостями я увидел парня с приплюснутой мордой, одетого как спортсмен. Не те времена!
— Ну как? — осторожно хохотали бабы.
— По-хорошему, надо закрываться, девчонки. Даже мука в крысиной моче. Закладывать приманки, норы бетонировать. Изолировать коммуникации. Полы перестилать. Капитальный ремонт. Асфальтировать двор. Это я еще мусорку не глядел. Ну а так, конечно, работайте. Спасибо, крысятник на уровне. Небось чешетесь?
Все хохотали. Хоть бы раз взгрустнули. Я показал им коричневый комок в мятой фольге:
— Что это?
— Ни разу не видели. Может, вы с собой принесли. Не знаем.
— Я знаю. Это, девочки-мальчики, шоколад. Я скажу откуда. На торт «Птичье молоко» шоколад выдавливается из формы, да? Всегда немного остается. Можно собирать и в плиточки переплавлять. Это дело обычное, тут краснеть нечего. Я понимаю, что торопитесь воровать, но за каким тыкать в каждую щель? Сделайте себе ящик железный, скидывайте туда. А так, посмотрите. Это погрыз. А крыса — это сто пятьдесят заболеваний. Мало того, что отходами кормите. До первого больного ребенка. Тогда будете сплавлять не шоколад, а лес по северной реке.
Спортсмен пусто взглянул на меня и нагло сказал, отвернувшись к бабам:
— Смотри. В одном городе живем.
Старый сидел с набитым ртом и улыбался танцующему народу.
— Представился? Теперь уж — как бог даст.
Я разорвал калач и уперся в уху. Уходя, свернул из салфетки кулек и пересыпал ломаный шоколад из вазочки: люблю.
Совещались в школьном спортзале за партами.
На полу лежал огромный чертеж города. Полковник в полевой форме катил по нему связку игрушечных машин, изображая караван гостей.
— Улица Мокроусова, прохождение — шестнадцать секунд. Приветствующие, — читал над ним рыжий Баранов, — сто семьдесят шесть человек. Двадцать четыре на балконах. Шестнадцать из окон. Плакатов девять, флагов сорок шесть. Одежда из запасника гражданской обороны.
— Ладно, — заключил губернатор и спустился с вышки для волейбольного судьи.
Как нажрешься — горло печет, я подсел к минеральной воде, под бок облысевшему очкарику-деду. Дед даже не повел башкой, усохшей до черепа, рассматривал губернатора.
Шестаков высился под флагами России и Объединенных Наций, кулаками опершись на дубовый президиумный стол, заросший телефонами и мигающими армейскими рациями, и ждал, когда я зубами открою минералку.
— Время. Время уходит, — зашептал Шестаков, как только я напился и обтер губы. — Задачи большие. Но мало людей. Ждем три роты милиции из области. Призваны запасники. На случай глупостей округ выделил еще три батальона. Они готовятся в Крюковском лесу. Но, чтоб не осквернить такой день, нужна дивизия, танки. Что ж делать. Выкрутимся. Гарнизон у нас боевой. Так, товарищ Гонтарь?
— Боевой, — откликнулся полковник, встав.
— Четвертого числа начинаем операцию «Чистое поле». — Шестаков глядел вниз, на телефоны, щеки его ходили ходуном. — Выдворение из Светлояра посторонних лиц. Шестого — операция «Чистое небо» — вывоз в сельские школы жителей центра города, улиц въезда и выезда гостей. Ответственный — Баранов, милиция. Я владею ситуацией. Исключим любые глупости. Глупые попытки обратиться к Президенту. Или спросить. Попрошу ничего не записывать.
Все настороженно оглянулись. Особенно на Старого — он кусал на подоконнике шоколад. И на дверь — там дежурили двое штатских с автоматными магазинами, торчащими из-под пиджаков.