Особенно,... 
76 
Но в штаны он тем не менее не надул, хотя его мать вскрикнула от ужаса и отвращения, когда увидела это чудище, пусть даже миссис Сайкс и сказала, что это мескалиновая галлюцинация, что бы это ни значило. Уинни не издал ни звука, ничем не выдал нарастающий в нем страх.
Сдержаться ему помогла Айрис. Она ничего не сказала, не посмотрела на него, даже не прошла в комнату дальше кровати, с которой схватила плюшевого кролика с большими висящими ушами. Но ее лицо тревожно напряглось, и выглядела она такой ранимой, что Уинни испугался за нее больше, чем за себя. Он не думал, что она видит тварь на окне, она не смотрела ни на него, ни на кого-то еще и уж тем более на этого монстра, но Уинни хотелось точно знать, что случайно она не зацепила тварь взглядом. Впрочем, ее очень нервировало и присутствие в комнате двоих соседей — Уинни видел, сколько она прилагает усилий, чтобы сдержать себя, — так что одного взгляда на чудище хватило бы, чтобы девочка устроила истерику и подняла жуткий крик. Жизнь для нее была очень трудной и без всяких монстров; для всех встреча с чем-то подобным становилась испытанием, а для нее — особенно.
Из-под «Пендлтона» вновь донесся гул поездов-призраков, несущихся по несуществующим железнодорожным путям, и на высокое окно заползло еще одно чудище, похожее на первое, такое же во всем, кроме одного: с женским — не мужским — лицом на брюхе, может, даже лицом маленькой девочки, перекошенным, как в зеркале комнаты смеха. Губы разошлись, язык прижался к стеклу.
Если бы Уинни и его матери удалось покинуть «Пендлтон», едва ли они сумели бы добраться до безопасного места. Возможно, вне «Пендлтона» все обстояло гораздо хуже, чем в самом доме.
Обнаружив в себе внутреннюю силу, которая удивила его самого, Уинни метнулся к окну и потянул за шнур, стягивающий портьеры, чтобы чудища не могли больше видеть их, а они — чудищ.
Произнес одно слово, прежде чем его мать или миссис Сайкс запротестовали:
— Айрис.
* * *
Марта Капп
Из «честерфилда» на сиденье в облаке конского волоса вылезало нечто, напоминающее связку блестящих кишок, правда, не розовых, а серых. Внутренности любого выпотрошенного млекопитающего не могли закрутиться и завязаться в такую связку, которая не выглядела частью какого-то животного со вспоротым брюхом, но сама являлась неким животным, длинной, переплетенной кишкой, разделенной на сегменты кольцами мышц, настолько отвратительным, что Марта не просто никогда не видела такой твари, но даже не могла представить себе, что такая может существовать.
Сокрушенную ужасом и омерзением, даже большим, чем она испытывала по отношению к департаменту налогов и сборов, Марту на мгновение парализовало. Она держала кочергу обеими руками, высоко над головой, и ей хотелось нанести удар, как ни хотелось ничего другого за всю ее долгую жизнь, но руки не шевелились, тело не реагировало на команды мозга, обездвиженное не в малой степени еще и изумлением.
Дымок и Пепел завизжали, чего никогда не случалось с этими тихими домашними котами. Марта услышала, как сиганули они с этажерки, приземлились на какую-то мягкую мебель и со всех лап бросились прочь из гостиной в поисках более безопасного места.
Выходящие на запад окна осветились самыми яркими за эту грозу множественными вспышками молний, запылало все небо, словно ад и рай поменялись местами, и теперь костры для проклятых пылали над головой, тогда как божьи ангелы пребывали в глубинах Земли. Лампы мерцали в такт небесным вспышкам, копошащаяся масса внутренностей, прорвавшая обивку дивана, могла показаться иллюзией, вызванной стробоскопическим эффектом.
Но небо вновь потемнело, лампы набрали яркости, открыв, что чудище на «честерфилде» выпустило черные тараканьи лапки из влажных колец, охватывающих кишки, и не только лапки, но еще и красные клювы, которые раскрывались, и раскрывались, и раскрывались, готовые пожрать все, до чего смогут дотянуться.
Оправившись от паралича, Марта опустила кочергу, но у нее на глазах жуткое существо замерцало и исчезло, пока кочерга двигалась по широкой дуге. Так что ударила кочерга по дивану, из разрыва обивки вырвалось новое облако конского волоса, но характерного чавкания или крика боли не последовало. Охваченная отвращением и страхом, в ярости от того, что в ее доме появился черт знает кто, Марта нанесла второй удар, и третий, и четвертый, прежде чем признала, что твари нет. По-прежнему в ярости, с подкатывающей к горлу тошнотой, она отказывалась смириться с тем, что это извивающееся чудовище просто растаяло в воздухе. Бросила кочергу, схватилась обеими руками за диван, перевернула его на спинку, открывая нижнюю сторону, но незваного гостя не обнаружила. Увидела дыру, которую проделала тварь, чтобы пробраться между пружинами, а потом доползти до обивки. Вновь схватив кочергу, Марта резко опустилась на колени, будто артрит никогда в жизни не донимал ее, сунула в дыру свое бронзовое орудие и начала тыкать в разные стороны, вызывая только стук и звон пружин, но не крики боли живого существа.
76 
