56 
Я выбегаю на улицу Нобельсгате в одиноком величии; разумеется, я не абсолютный лидер забега, но я лидер в отношении финнов, и наше соревнование превратилось в жестокий поединок между Серебряной Стрелой и «Соколом» с одной стороны, и белым человеком, представленным финнами, — с другой; тут развернулась основная борьба, все остальное было так, между прочим, и все другие участники и команды не представляли никакого интереса, и первым на улицу Нобельсгате выбежал я, и я снова делаю рывок, хотя в этом больше нет необходимости, и единственное, что меня еще заботит во время рывка, — это то самое насчет первых, которые станут последними, и наоборот, потому что теперь-то я выигрываю, и тут уж я не желаю оказаться последним, хотя в других обстоятельствах, когда я проигрываю, я, конечно же, мечтаю стать первым, — одним словом, я хочу быть первым и когда я выигрываю, и когда проигрываю, что, очевидно, можно назвать вполне человеческим желанием, и вот я передаю эстафетную палочку Сестре и продолжаю бежать с нею рядом, потому что не чувствую никакого желания остановиться, я выпил силы из Финляндии и сам стал таким же сильным, как она, я полон сил, в то время как Финляндия обессилела: сначала Финляндия выпила мои силы и усилилась за мой счет, а теперь я выпил силы Финляндии и усилился за ее счет, то есть восторжествовала полная справедливость, думаю я, все правильно, и так тому и следовало быть: Финляндия выдохлась и лежит пластом на Нобельсгате, а я бегу, как долговязая болотная птица, по улицам Осло, торжествуя свою победу, бегу бок о бок с Сестрой, которая тоже бежит легко и бодро, мы с ней — две долговязые болотные птицы, устремившиеся к гнездовью, а моя доля от власти СМИ осталась в парковом фонтане в виде мочи, власть — это дрянь, думаю я, и теперь я безвластен, но зато я победитель, безвластный победитель, и я отстоял свою честь, наконец-то она — моя, я ею владею, и после того, как Сестра передала эстафетную палочку следующему бегуну, мы, не останавливаясь, побежали дальше, рука в руке, по улицам, и мы бежим все быстрее, потому что у меня такой переизбыток сил, что я делюсь с нею лишними, и она радостно принимает мой дар.
Наконец мы добежали до дома, мы остановились, пораженные суматохой, и пожарные, полицейские огородили наш дом запретительными лентами, не пропуская никого во двор, в котором я живу; нас встретил растерянный Бим с Библией под мышкой и рассказал, что они его нашли-таки; они — это Торгрим и его компания; пустоголовые отыскали Бима и стали стучаться, требуя, чтобы он их впустил, а Бим им не открывал, тогда они устроили пожар в коридоре, чтобы спалить Бима; как они и сказали, другого выхода у них, дескать, не осталось, вот они и подожгли дверь снаружи, но Бим сумел выбраться через окно, спрыгнул на какую-то крышу, потом на веранду, заскочил в чью-то квартиру и выбежал на улицу, и скоро пожар охватил весь двор, говорит Бим; и вот пламя полыхает, в огне мечутся пожарные с топориками и шлангами и прочим снаряжением, заливают все вокруг водой; они льют воду тоннами, но вода никак не действует на пламя, на сей раз вода, в виде исключения, обречена на поражение, как Финляндия; пламя настолько мощное, что вода перед ним ничто; у меня от этого зрелища словно камень с души свалился, я наслаждаюсь ничтожеством воды — воды спасовавшей, спасовавшего потока, и я чувствую, что огонь мне не страшен, я никогда не боялся огня, огонь никогда мне не угрожал и не поселялся в моей душе, как вода, которая мне угрожала и поселилась в моей душе; ниже ты найдешь ряд вопросов относительно твоих мыслей и чувств, написано в опросном листе, и если в последние недели или месяцы ты был не таким, как обычно, то при ответе припомни то время, когда ты был в нормальном состоянии; и сейчас, глядя на бушующий огонь, в котором сгорает все относящееся к Финляндии, я мысленно вижу, как прячется в душевой брошюра, надеясь там пережить пожар, чтобы потом я отыскал ее в развалинах и отнес завтра утром в посольство, но ее надежды тщетны, брошюре никогда не бывать в посольстве, ей вообще нигде не бывать, пламя спалит всю душевую, вода в водонагревателе испарится, и водонагреватель сгорит в огне, пожар всех сильнее, а вода — бессильный карлик, а это значит, что Финляндия лежит в гробу и в ее гроб забит последний гвоздь; и, глядя на то, как ярким пламенем горит Финляндия, я ощущаю, как возвращаюсь к своему нормальному состоянию; оказывается, смотреть на этот пожар мне приятно, я чувствую то же, что должен чувствовать австралийский абориген, который только что узнал от своего отца про единственно возможный способ земледелия, заключающийся в том, чтобы сжечь все дотла, и тогда на этом месте вырастет что-то новое; и тут мне вдруг открывается, что это справедливо не только для Австралии, но и для Осло. Это же так просто! И как я раньше не догадался! Надо было давно самому все сжечь, но тогда я этого еще не знал, потому что я был сплошь вода и потоп, все мое существо растворилось в воде, но это сделали за меня пустоголовые, они думали, что достали меня, но они меня не достали, а, наоборот, помогли, и я дважды за сегодняшний день стал победителем Финляндии. Какой день! — думаю я. Какой удивительный день! Теперь, когда Финляндия больше не стоит на пути, я могу проявить мою истинную сущность; я цвету, как цветок, как болотная птица, ведь во мне есть что-то от долговязой болотной птицы, как мне не раз приходилось слышать; и вот мы стоим все трое — Бим, Сестра и я — и глядим на пожар, и мы стоим крепко обнявшись, и с каждой вспышкой огня я все больше возвращаюсь к своему нормальному состоянию, в котором я существовал до того, как пошли сны про воду, как забрали мою машину, и до того, как в мою жизнь вошла Финляндия; и мне уже не нужно припоминать то время, когда я был в нормальном состоянии, свойственном мне до того, как я изменился, ибо то время вернулось, я, так сказать, возвратился на стартовую позицию, я опять тот же, прежний, но в то же время другой, ибо в пожаре сгорает мое одиночество. Такой счастливый пожар. Лучший пожар в моей жизни.
56 
