— Или останешься голодать здесь, пока я буду за решеткой!
Эйлида глубоко вздохнула. Не было никакого сомнения в намерениях кредиторов, и она поняла, что не может отдать единственного человека, которого любит, в жертву тюремному аду.
Но замужество… брак с человеком, которого она никогда прежде не видела и с которым не говорила до сих пор! Могла ли она ожидать чего-то столь ужасного, противоестественного, противоречащего всему, во что она верила?
Дэвид положил руку ей на плечо и произнес голосом, в котором звучала не только мольба — в нем был страх:
— Пожалуйста, Эйлида, помоги мне! Каково мне попасть в тюрьму безо всякой надежды когда-нибудь выйти оттуда?
Дэвид забыл о том, что он лихой граф Блэйкни.
Теперь это снова был ребенок, когда-то давно рассказавший Эйлиде о призраках, обитающих в Длинной галерее. Тогда они вместе тряслись от страха, если няня запаздывала зажечь свечи, — а вдруг явятся гости из потустороннего мира?
Вспомнила Эйлида и то, как однажды на охоте Дэвид сломал ногу. Он плакал, когда врач вправлял ему перелом, и чтобы никто не видел его слез, уткнулся лицом Эйлиде в плечо.
Разве могла она сейчас обмануть его ожидания?
Ей только и остается что принять чудовищное, немыслимое предложение от совершенно чужого человека.
Мистер Уинтон уже приближался к ним с другого конца комнаты; шаги его звучали необычайно громко, потому что ковров на деревянном полу не было — их продали.
Дэвид смотрел на Эйлиду, и она чувствовала, что он молча молит ее о спасении.
— Я согласна! — проговорила она.
Слова с трудом сорвались со стиснутых губ.
Дэвид выпрямился и, когда мистер Уинтон подошел к ним, сказал:
— Мы с сестрой решили принять ваше предложение, сэр, и признательны вам за него.
— Отлично, — ответил мистер Уинтон. — Давайте же вернемся в зал, вы и я. Вашей сестре незачем присутствовать при том, как мы заключим соглашение с малоприятными джентльменами, жаждущими вас наказать.
— Да, так будет лучше, — согласился граф и повернулся к Эйлиде: — Ты подожди здесь, а мы вернемся, как только кредиторы уберутся прочь.
Они вышли из библиотеки и закрыли дверь.
Эйлида упала в кресло, словно ноги отказывались ее держать.
Может, она спит? Спит и видит во сне, что приняла самое невероятное предложение, какое когда-либо делали женщине?
Она развязала ленты шляпы и сбросила ее прямо на пол. Откинула голову на спинку кресла и постаралась обдумать происшедшее.
Неужели этот загадочный человек захотел не только купить имение, все в сплошных долгах, но и жениться на ней? Зачем ему это? Зачем?
И тут Эйлиде пришло в голову, что Уинтону, недавно, по его словам, вернувшемуся из-за границы, именно таким способом легче всего попасть в высшее общество. Скорее всего у него мало друзей.
У него, вероятно, много денег, но деньги не откроют ему двери в дома самых влиятельных в обществе знатных дам. И вряд ли он попадет в кружок принца-регента.
В голове у Эйлиды все встало на свои места: если Уинтон, так сказать, светский честолюбец, он все просчитал с математической точностью. Сообразил, что ему нужен дом, которым можно гордиться, и жена со светскими качествами, которыми он сам не обладает.
Она леди Эйлида Блэйкни. Если у нее появится возможность переехать в Лондон, она проведет там сезон, как этого всегда хотела мать.
Ее станут приглашать на балы, приемы и вечера — ведь это привилегия каждой дебютантки. Во всяком случае, каждая добивается такой привилегии.
Итак, объяснение найдено, и Эйлида радовалась, что решила трудную задачу.
Но ведь она должна стать женой незнакомого человека, выбравшего ее хладнокровно, из соображений практической пользы.
Эйлида, тесно сцепив пальцы рук, твердила себе, что ненавидит его. И возненавидит еще больше, когда станет носить его имя.
Во время разговора с братом о сэре Мортимере Шаттле она сказала Дэвиду, что ненавидит всех мужчин и потому никогда не выйдет замуж. Теперь она поняла, что будет ненавидеть своего мужа… и презирать его…
Издали до Эйлиды донеслись голоса — значит, кредиторы уезжают.
Голоса звучали весело, но Эйлида живо помнила, как эти люди кричали на Дэвида и набрасывались на него, словно дикие звери на добычу.
И все же она избавила брата от тюрьмы, и сознание, что он свободен, станет ее утешением на всю оставшуюся жизнь.