Вот наш «медиаплеер» устроился поудобнее на табурете, поставил левую ногу на чурбачок и взял первый аккорд:
- Здесь птицы не поют, деревья не растут,
- И только мы к плечу плечо врастаем в землю тут.
Начал он негромко, но постепенно его голос заполнил всю комнату:
- Горит и кружится планета,
- Над нашей Родиною дым,
- И значит, нам нужна одна победа,
- Одна на всех, мы за ценой не постоим,
- Одна на всех, мы за ценой не постоим.
«Молодец, Тоха! Хорошую песню подобрал!» — думал я, глядя на лица слушателей. Даже «наши» приободрились, не то что новички и гости.
- Нас ждет огонь смертельный,
- И все ж бессилен он,
- Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
- Десятый наш десантный батальон,
- Десятый наш десантный батальон…
- Лишь только бой угас, звучит другой приказ,
- И почтальон сойдет сума, разыскивая нас.
- Взлетает красная ракета,
- Бьет пулемет неутомим,
- И значит, нам нужна одна победа,
- Одна на всех, мы за ценой не постоим,
- Одна на всех, мы за ценой не постоим.
Когда песня закончилась, слушатели разразились «бурными аплодисментами» — долго, но практически беззвучно хлопали. Пример подал наш командир — он широко размахивался, но ладони сводил вместе практически без звука.
А затем Тошка, совершенно неожиданно для меня, спел любэшного «Комбата», только непривычно камерно, не срываясь на припеве в крики и скандирование, а негромко и протяжно:
- На войне, как на войне:
- Патроны, водка, махорка в цене,
- А на войне нелегкий труд,
- А сам стреляй, а то убьют.
- А на войне, как на войне,
- Подруга, вспомни обо мне.
- А на войне неровен час,
- А может, мы, а может, нас.
И надоевшие в свое время до зубовного скрежета слова воспринимались совсем-совсем иначе.
- Комбат-батяня, батяня-комбат,
- Ты сердце не прятал за спины ребят.
- Летят самолеты, и танки горят,
- Так бьет, йо, комбат, йо, комбат
А может, это не Тохина манера исполнения сказывалась, а то, что я уже начал понимать, что значит закрыть собою друга в бою и то, как важна она, эта самая цигарка, скуренная «впополам». И, хоть я еще не видел горящих танков и не слышал матерно-грозного клича наступающей русской пехоты, старая песня из будущего что-то такое во мне задела.
- А на войне, как на войне:
- Солдаты видят мамку во сне,
- А на войне, да то оно,
- А все серьезней, чем в кино.
- Да, война, война, война —
- Дурная тетка, стерва — она.
- Эх, война, война идет,
- А пацана девчонка ждет.
Стараясь отвлечься от накативших на меня переживаний, я принялся украдкой наблюдать за остальными. Вот привалился к стене весельчак Миша Соколов и не замечает слез, струящихся по щекам, горный мачо Горгорадзе слушает, открыв рот, а старлей Зайцев спрятал лицо в ладони. И понимание того, что не меня одного, как говорится, пробрало, породило новое, странное чувство! Какого-то единства со всеми, находящимися в комнате. И еще с сотнями и тысячами тех, кто сейчас сидит в окопах, идет по дорогам, пробирается через леса… Со всеми теми, кто защищает сейчас нашу Родину.
Во время последнего куплета в дом вошел Люк и присел на корточки у стены. Когда Антон закончил песню, Саша попросил:
— А «и на рассвете…» споешь?
Арт кивнул и заиграл вступление. «Черт, что-то знакомое, но что?» — с лету я определить не смог.
- Третьи сутки в пути, ветер, камни, дожди,
- Все вперед и вперед, рота прет наша, прет.
- Третьи сутки в пути, слышь, браток, не грусти,
- Ведь приказ есть приказ, знает каждый из нас.
«О нет! Как местным объяснить использование слов „солдат“, „гвардейский“ и прочих?» — заполошно подумал я.
- Напишите письмецо, нет его дороже для бойцов,
- Напишите пару слов вы, девчата, для своих пацанов.
- И на рассвете вперед уходит рота солдат,
- Уходит, чтоб победить и чтобы не умирать.
- Ты дай им там прикурить, товарищ старший сержант.
- Я верю в душу твою, солдат, солдат, солдат…
И действительно, после припева наши гэбэшники оживились, а старший сержант даже что-то негромко спросил у нашего командира. Но Саша своих в обиду не даст! После его тихого ответа щеки у «сына гор» заполыхали так, что это было заметно даже при свете керосиновых ламп.