Особенно,... 
72 
Доходим до стола, по традиции установленного на широком лугу так, что все, кто свободен и хочет принять участие в торжестве, могут за ним разместиться. Первый тост, как обычно: «За здоровье молодых». Опять целуемся, на этот раз под громкий счет. Этот обычай я возродил, чему сейчас совсем не рад. Ну не люблю я при людях целоваться. А приходится, черт побери. Ууу, дурная морда, сам с пьяных глаз на предыдущей свадьбе считать начал, теперь вот отдувайся… Хорошо, народ удовлетворился всего тремя нашими вставаниями, потом свадьба перетекла в обычное застолье, одинаковое у всех народов мира со времен изобретения алкоголя. Все понемногу забывают, зачем собрались, и начинают сбиваться в группки, обсуждая животрепещущие новости и рабочие проблемы. Ну и нормально. Немного успеваем поболтать с Машей. Она довольна всем. Еще лучше. Только долго поговорить не удается, отвлекает Динго. Ну да, где еще можно спокойно обсудить профиль крыла и запас прочности корпуса строящегося планера, как не на моей свадьбе. Обсуждение затягивается, хорошо, что Маша увлечена разговором с одной из подружек. Наконец — танцы. Небольшой оркестрик наигрывает «Калифорнийский вальс» (бывший в иной реальности «Венским»), и мы с Машей делаем несколько кругов по поляне под аплодисменты окруживших ее гостей. На следующий танец ее приглашает Дядя Саша. А меня отзывает «завхоз». Ну да, «кровавая гэбня», то есть спецслужба, и на отдыхе работает. Специфика службы, господа. Тем более, что попавший в сети «карась» весьма интересует наше начальство. Еще бы… двоюродный племянник моей Марии, по возрасту, особенно если считать по меркам нашего времени — мальчишка, но весьма и весьма перспективный, по имени Симон[27]. Тот, кто учился в советской школе, сразу поймет, а для остальных и не интересующихся историей придется напомнить, что Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар де ла Консепсьоон и Понте Паласиос и Бланко (еще одно зубодробительное ФИО!) прославился настолько, что в честь него назвали целую страну — Боливию. Ну да, в моих родственниках (в этом времени, надо заметить, весьма и весьма важная вещь — родственные отношения) оказался будущий герой борьбы за освобождение Южной Америки от испанского колониализма. Вот и появились у наших мыслителей кое-какие соображения на этот счет. Например: «А стоит ли вообще эта игра свеч?» — то есть появились сомнения по поводу распространения клавишных инструментов среди парнокопытного скота. Если же без шуток — не лучше ли оставить колониям колониево? Зачем нам целый континент якобы независимых стран, в действительности опутанных английским и американским капиталом? Может быть, лучше они будут под рукой Испании, постепенно дающей им все больше и больше автономии, но в то же время затрудняющей проникновение в них влияния других стран? Выдвинутую мною идею обсуждали без меня, но какие-то выводы, похоже, сделали. Вот и сейчас, в непринужденной обстановке, слегка подвыпившего и потому разоткровенничавшегося Боливара полегоньку изучают Дядя Саша и Кобра с моей как «родственника» помощью. Мне, честно признаться, долго в разговоре участвовать не пришлось, Мария утащила танцевать какой-то очень интересный танец, как оказалось, баскский. Ну да, это семья баскская, хотя и переехала уже давно в Венесуэлу. Кстати, у Симона вроде родители недавно умерли? Спрашиваю в перерыве у Маши, она подтверждает, что он теперь в семье дяди живет. А тот сторонник, как сказали бы в наше время, «американского образа жизни» и Французской революции. Жаль, не приехал сюда, я бы ему рассказал о том, куда этот образ жизни ведет. Не прямо, конечно, но доходчиво. Благо примеры уже и в это время появились.
Свадьба проходит замечательно, как и три дня традиционного отдыха, предоставляемых молодоженам нашим начальством. А через три дня мы выезжаем в Дакоту. И с нами — Симон. Не знаю, что ему нарассказали и какие подписки он давал, но поехал он с нами с большим энтузиазмом. Ну, а в Каракас отправились два послания — письмо самого Симона и официальное извещение Научно-Экономического Совета о приеме его на учебу в Университет Калифорнийской Директории.
Правильно, нечего ему делать в Европах и Штагах, пусть у нас полезных знаний набирается. Может, вообще останется, а там, глядишь, станет и знаменитым именно как калифорниец. Харизма у него чувствуется, даже в четырнадцать лет видно — лидер прирожденный.
Хорошо летом в долине Дакоты. Ласково светит солнце, чирикают какие-то птички. Какие? А кто их знает. Для меня все они делятся на три разновидности — дикие несъедобные, дикие съедобные и домашние. Но это я отвлекся. А Симон, уже переименованный нами в Семена, тем временем расписывает мне преимущества «Либертэ, Эгалитэ, Фратернитэ». Точно, сплошь одно райское удовольствие и благорастворение в воздусях.
72 
