Запись оборвалась. Старая кассета VHS с жалобным щелчком выскочила из обшарпанного магнитофона – как будто черный прямоугольный язык блудливо высунулся из черной прямоугольной пасти.
Ну и дурак я был, грустно подумал Никитин. Надо было короче говорить. И злее. И больше шутить.
– А ты был не дурак, Иван, – задумчиво сказал Кактус. – Неплохо заряжал. От души. Я даже позавидовал.
– Я эту пленку смотрю, когда мне хреново, – мрачно сказал Никитин и заворочался в кресле. – Это мое лучшее выступление. Пролетарии – особенный электоральный сегмент. Им чем проще и злее – тем понятнее. Главное – убедить их в том, что ты свой. Весь в мозолях и все такое. В тот раз заводчане почти все проголосовали за меня.
– А про Крутова и Макарова – сам придумал?
– Нет, конечно. Я спортсмен, я придумывать не умею. Выписали двух умников из Москвы – те за гонорар в твердой валюте все речи сочинили и подробный план предвыборных мероприятий. В детский дом – мячики футбольные, в школы – компьютеры, пенсионерам – колбасу и один день бесплатного проезда в общественном транспорте… Заплатили газетчикам… Я, кстати, был против. Меня бы и так выбрали. Без этих козлячьих ужимок. Город не забыл, как я в воротах стоял… Давай наливай.
– А делать такое геройское лицо тебя тоже умники из Москвы научили?
Никитин размял шею и плечи – хрустнули позвонки – и самодовольно зажмурил один глаз.
– Это совсем просто. Перед выходом к микрофону за кулисами съедаешь хороший кусок лимона. Горечь страшная. Скулы сводит. Щеки каменеют. А глаза, наоборот, слезятся. И – выбегаешь к избирателям с такой драмой на физиономии, как будто мировая несправедливость тебе спать не дает… То есть ты понял, да? Как бы ты отягощен мучительными раздумьями о судьбах родного региона. Как бы перегружен заботами… Чего так мало налил?
– Хочешь больше? Пожалуйста.
– Только сделай три соломинки.
– Хоть пять. Если тебе обидно, я тоже могу – через соломинку. За компанию… Твое здоровье, Иван…
– Пошел ты…
– Вообще, – сказал Кактус, – как публичный политик ты был очень убедителен. Ты бы здесь, в Москве, далеко пошел. Зря они тебя оттолкнули. Их беда в том, что они не ценят людей. Это ненормально. Власть, конечно, не должна любить людей. Но ценить – обязана. Под такую телегу – про Крутова с Макаровым – можно всю страну объединить. А они тебя – головой в дерьмо…
– У меня пальцы чешутся.
– Это хорошо, – равнодушно кивнул Кактус. – Это значит – процесс идет. Скоро отчаливать отсюда будем, господин депутат. Засиделись мы тут. Этот подозрительный пристав тоже не просто так сюда сунулся. Нас пытаются вычислить. Сун-Цзы сказал: «Когда оружие притупится и обломаются острия, когда силы и деньги кончатся – тогда твои враги поднимутся на тебя, и пусть тогда у тебя будут умные слуги»…
– Достал ты уже со своим Сун-Цзы, понял? Лучше камин растопи!
Кирилл Кораблик отреагировал слабой улыбкой. С легким презрением отмахнулся. Мол, говори, что хочешь. Деловито прошагал в туалет, шумно справил нужду, пустил воду. От резкого приступа отвращения Никитин крупно задрожал. Последние два дня его товарищ – да уже и подельник – пил и нюхал непрерывно. Его поведение менялось. Он перестал называть Никитина «шеф». То, что раньше подразумевалось, но замалчивалось обоими, теперь само собой проявилось с жестокой очевидностью: судьба Ивана Никитина полностью зависела от его бывшего подчиненного, узкоплечего заморыша с тяжелым взглядом бесцветных глаз, наркомана, мастера резать по живому.
– Не хочу тебя расстраивать, Иван, – сказал заморыш, бесстыдно зевнув, – но уходить нам придется на автобусе. Есть такое предприятие для небогатых граждан, называется «Туры в Европу за авто». Собирается кодла неудачников, платят по двести евро с носа и сутки едут в автобусе. Ты ведь потерпишь сутки в автобусе?
Никитин честно подумал и спросил:
– А другие варианты есть?
– Самое безопасное – через Китай, но за две недели в поезде мы с тобой с ума сойдем… Я точно сойду. Мне каждую ночь снится, как я в бассейне плаваю. Или в море. Я без воды не могу, ты же знаешь…
– Нам тюрьма светит, а ты про бассейн.
Кактус беззаботно засмеялся и даже хрюкнул от очевидного избытка кокаинового благодушия.
– Не надо так трагично, уважаемый депутат. Наша задача – пребывать в равновесии. Иначе удача отвернется от нас. Все нормально будет. Пойдем, я тебе памперс поменяю.