Граф повернулся, чтобы идти к воротам, и увидел Гарри Хау, стоящего позади него.
— Я поставлю на тебя, Гарри, — тихо сказал он другу. — Уверен, ты выиграешь один из заездов. Ты был лучшим наездником, каких я только видел, если только время не изменило тебя.
— Спасибо, Ройдин. Но мне уже довольно давно не приходилось ездить ни на чем мало-мальски приличном.
— Все мои лошади в твоем распоряжении, — пообещал ему граф и положил руку на плечо друга. — Никогда не забуду, как мы веселились в Оксфорде. Мы нарушали все запреты, но всегда умудрялись выходить сухими из воды.
Гарри рассмеялся:
— Я часто спрашиваю себя, как это нам так везло, что нас не отчислили за отвратительное поведение?
— Мы умеем выживать и бороться, — тихо ответил Ройдин.
Он замолчал, так как к ним подошел сэр Мортимер Мартин.
— Примите мои поздравления, Ройдин! Вы, как никто, заслуживаете ласки фортуны.
— Спасибо за теплые слова, — ответил граф. — Знаете, я бесконечно благодарен богам и той неведомой силе, которая заботится обо мне.
Сэр Мортимер ничего не ответил, но Гарри, наблюдавший за ним, успел заметить в его глазах вспышку зависти — так по крайней мере ему показалось.
Однако граф уже садился в свой фаэтон, на котором приехал на распродажу. Фаэтон этот, как заметили приятели, был довольно стареньким и нуждался в покраске. Две запряженные в него лошади в дни своей молодости, наверное, выглядели гораздо лучше, но эти дни остались в далеком прошлом.
Все, разумеется, ничуть не сомневались, что в следующий раз увидят Ройдина в совсем ином экипаже.
Граф натянул поводья и помахал рукой. Друзья проводили его громкими возгласами, подбрасывая шляпы в воздух.
— Надо же, ему чертовски повезло, — процедил сквозь зубы сэр Мортимер, пока все наблюдали за фаэтоном, через мгновение скрывшимся из виду.
— Никто не заслужил такой удачи больше, чем Ройдин, — резко ответил Чарли. — Да будет вам известно, любезнейший, что весь этот год граф не мог позволить себе приехать в Лондон даже на несколько дней. Но теперь, хвала небесам, мы будем видеть его чаще, как и в былые времена.
В ответ послышались одобрительные возгласы.
Затем Чарли присоединился к Джимми, направившемуся к своему фаэтону.
— Если и есть человек, которого я на дух не переношу, так это Мортимер Мартин, — признался Джимми, когда они отошли на достаточное расстояние. — Ума не приложу, как так вышло, что он оказался в числе приглашенных?
— В клубе он присоединился к нам как раз в тот момент, когда Ройдин рассказывал о своих планах, и как-то само собой вышло, что Мортимера тоже пригласили.
— Если хочешь знать мое мнение — это большая ошибка, — сказал Джимми. — По-моему, это мерзкий и отвратительный тип. Я знаю, что сейчас он увлекся карточной игрой и играет на гораздо более крупные суммы, чем может себе позволить.
— Я тоже обратил на это внимание, когда заезжал в клуб как-то на днях, — поддержал приятеля Чарли.
Потом некоторое время они ехали молча. Первым заговорил Джимми:
— Кого ты собираешься взять собой для конкурса киприоток?
— Будто не знаешь?
— Догадываюсь, — улыбнулся Джимми. — А мне тогда придется уговорить Лу-Лу. Она выглядит сногсшибательно, особенно по вечерам.
Чарли рассмеялся:
— Да, вечером они все выглядят гораздо лучше, нежели к утру.
Джимми отпустил непристойную шутку по этому поводу, и оба громко расхохотались.
Продолжая свой путь и обсуждая предстоящую вечеринку, они одновременно думали про себя, как бы им представить свою киприотку так, чтобы она затмила всех остальных.
Гарри Хау отказался от нескольких предложений подвезти его до клуба, так как пока не собирался возвращаться на Сент-Джеймс-стрит. Вместо этого он нанял экипаж и отправился в Челси.
Недалеко от приюта, открытого на средства Нелл Гвинн, красовался очаровательный особнячок, который был хорошо знаком молодому человеку.
Когда он позвонил, дверь открыла горничная в цветном чепце и белоснежном переднике.
— О, это вы, мистер Эдвард! — прощебетала она и присела в реверансе. — А мы уже думали, вы не приедете!
— Да, я немного опоздал, — отрывисто произнес Гарри и прошел в гостиную, расположенную на первом этаже.
Чрезвычайно миловидная молодая особа, сидевшая на софе, увидев его, вскочила и бросилась к нему с распростертыми объятиями.