Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
42 
– Петра, но ты же больше к нему не ходишь на исповедь?
Тут Петра долго молчала и наконец произнесла:
– Аня, он меня действительно «отпустил». Но совсем по другим причинам. Не так все просто.
Сейчас Петра с Костей будут разводиться, а Костя просто хочет, чтобы «ты его пожалела».
– Петра, но если Костя такой ужасный, то… как же его христианство? Он так хорошо его знает, так много и умно о нем говорил.
– Говорил. В церкви он последний раз был даже не знаю когда. И уже года полтора занимается йогой. По утрам застаю его иногда в странных позах.
– Ну, может быть, это пройдет, это искания.
– Как ты не понимаешь, после христианства уже нечего искать. А о христианстве говорил – с тобой, потому что ты была ему нужна, твое доверие. Вот и все.
Ужасная это все гадость. Мне противно и стыдно за себя. Кому поверила! А батюшке собственному не поверила!
Даже и про работу его прежнюю, оказалось, неправда, на самом деле он был не артистом, а звукорежиссером в театре.
18 июня. Сказала батюшке, что осуждала Костю, так много он мне врал, и душа теперь будто истерзана. Батюшка сделался очень серьезен.
– Да, я в курсе. Все это действительно очень тяжело. Помоги тебе Господи!
21 июня. Петра и Костя разводятся, Петра очень переживает и вообще, и потому что Костя ведет себя крайне грубо. Хотел сломать дверь в их квартиру – и Петра его боится.
С Петрой разговариваем теперь каждый день. Однажды даже пили вместе вино. Кажется, аскетизм ее давно кончился. Ни с кем из прежних своих православных знакомых она больше не дружит.
Как-то я вспомнила о них, спросила, где они все, Федор, Инна…
Петра пожала плечами: «Не знаю».
– А Георгий тоже больше не приходит к тебе?
– Ты у меня единственный гость. И любимый.
Она сейчас вообще другая, непохожая (или наоборот?) на себя – беззащитная, беспомощная. Совсем оказывается, девочка. Это непривычно так, но я не знаю, не знаю, как я могу помочь.
23 июня. Только вера дала мне зрение, открыла глаза, вижу теперь свою безмерную слабость. Слабый человек, не способный к долгой борьбе. Мы брать преград не обещали, мы будем гибнуть откровенно… Как хочется этому поверить. Но ведь обещали. Но какая привлекательная творческая чудесная слабость всему вопреки.
Не старец святый
История с Костей ударила в самое больное и пробила плотину: первый раз в жизни она позвонила. Представляй Аня тогда хоть отдаленно, чему положит начало тем первым своим, в сущности, невинным звонком – кажется, в тот же день растоптала б телефон, вырвала с мясом провод, сожгла телефонную книжку. Но не вырвала, но не сожгла, только немела от любопытства, ведь что там позвонила – в Костиных рассказах батюшка представал в свете совершенно новом.
Пусть почти все, что говорил Костя, ложь, но в театре-то отец Антоний все-таки работал! И жил там, конечно, не по заповедям… За плечами его вырисовывалась непростая судьба, возможно, трагический опыт. Он, как и говорил про это Костя, похоже и правда просто бежал из той жизни в монашество, аскезу, и вот тени прошлого точно и сейчас не давали ему покоя. Батюшка, подтянутый и стремительный, строгий и далекий, умел, оказывается, ходить в гости! Батюшка бывал в гостях у своей духовной дочери, Петры. Батюшка любил пиво. И мог выпить целую бутылку, но может быть, даже и больше!
Аня чувствовала, что невидимый внутренний стержень, удерживающий их с батюшкой отношения, ровный, прямой стержень трезвости, здоровья, доверия, гнется, заваливается набок, ломается прямо на глазах. Прежняя благословенная ясность зрения стала исчезать, предметы задвоились и задергались, в человеческих лицах появился новый объем. Никогда они больше к той «пивной» истории с отцом Антонием не возвращались, но Аня видела – что-то в их общении изменилось. Что-то изменилось в ней самой. Батюшка был не старец.
Да ведь и сам он всегда, с первых же их встреч, со всей так свойственной ему, доходящей чуть не до юродства честностью, отбойным молотком рушил ее иллюзии, затаптывал малейшие ростки веры в его духовную одаренность и исключительность, отказывался принимать за нее решения. Уходил в сторону, устранялся, оставлял наедине с Богом и собой.
– Отец Антоний, как вы думаете…
– Аня, почитай-ка лучше об этом у епископа Игнатия. Я тебе давал его книжку?
– Отец Антоний, а как же мне…
– Подумай сама, как тебе лучше.
– Отец Антоний, а почему…
– Не имею ни малейшего представления.
42 
