45 
— Да где там! — безнадежно машу рукой. — В прошлой жизни приходилось мне встречаться с такими непростыми ребятишками… да… от них и услышал.
— Что ж это за люди такие были? Судя по словам — очень и очень… интересные!
— Да я и сам толком не знаю, брат Рон… Уж очень вокруг них секретов всяких понавертели. Знаю только, что тренировки у них были… жуткие. Свяжут двоих парней веревкой — да вверх на скалу. А скала крутая и повыше этой башенки… раза в два-три. Так что шансов выжить после падения нет.
— Но ведь у них веревка есть? Можно же как-то друг другу помогать?
— Угу. Три метра длиной. Подтянуть товарища, поддержать — вполне достаточно. А вот в случае срыва со скалы не то что удержать — крикнуть некогда! Так вдвоем и полетишь…
Монах явно потрясен.
— Зачем же так, милорд? Ведь они же оба погибнут!
— Или оба дойдут до конца. Зато потом… будут чувствовать товарища, как самого себя! Всю жизнь. Любого, кто идет рядом с тобой. Во всяком случае, у этих ребят так и было.
— Ничего себе… — ошарашенно покачивает головою спецмонах. — И с какого же возраста их так… готовили?
— Не знаю точно. Говорят — с двенадцати-тринадцати лет. Тот, кто мне об этом рассказал, учился так именно с тринадцати лет.
— Должно быть, милорд, у вас была очень воинственная страна.
— Нет, брат Рон! Просто враги наши были… тоже далеко не белыми и пушистыми, как маленькие котята, и не отличались показным миролюбием и кротостью.
Снизу принесли доски, и монахи, не доверяя это дело никому, сноровисто воздвигли ограду вокруг пролома в стене наблюдательной башенки. Накрыли доски сверху тяжелой плотной тканью. Подобрали и унесли вниз погнутые и исковерканные мечи горцев. Вот чем они стену-то курочили!
Оставляем наверху парный пост — монаха и солдата.
По выходе во двор нас разыскал барон.
— Чем порадуете, Лэн? Что там с остальными горцами? Сдались?
— Некому было сдаваться, милорд! Их опоили чем-то… они совсем потеряли разум. Бросились с мечами на пехотинцев с арбалетами.
— Понятно… никто не промазал.
— Нет, милорд! Стреляли по ногам! Почти все попали точно, но это их не образумило. Трое из них закололи себя сами, прочие…
— Добро, Лэн! Помер Максим — и хрен с ним! По крайней мере, нам достались неопоенные. Вот с ними и поговорим… Но это — уже утром! Простите меня, барон, но спать хочу — просто сил никаких нет! Да, к слову сказать, монахи и без меня все сделают в лучшем виде! Один-то из пленников — колдун!
Даже в неярком свете факелов было видно, как он побледнел.
— Вы серьезно, милорд?
— Да какие уж тут шутки… А что вы так напрягались-то?
— Горные колдуны, милорд, — это особая статья! Их у нас почти никто не видел уже очень-очень давно! Думали — уж и не осталось никого. Ан нет — вылезли! Это… это жуткие люди, милорд! Они никому не служат, так что я и представить не могу, что же могло заставить такого колдуна играть подобную роль!
— Вот пускай с ним оба епископа и потолкуют… авось, собеседник будет интересным.
— Устал? — Мягкая ладошка сероглазки гладит меня по плечу.
Сбрасываю перевязь с клинком и кладу его на табурет. Сажусь на кровать и чувствую, как к моей спине прижимается Мирна.
— Ты все время на ногах… совсем про нас забыл.
— Ну, что ты! — ловлю ее ладошку и прижимаю к своим губам. — Что я буду без вас делать?
— Ложись. Я твою спинку разомну.
Лежу на брюхе и чувствую, как сильные и ловкие пальчики сероглазки бегают по моим лопаткам и ребрам. Хорошо… так бы лежал…
— Тебя надо почаще вот так разминать! Совсем спина закостенела! Так нельзя! Станешь неповоротливым…
— …растолстею…
— И это тоже! Превратишься в большого свина!
— …буду хрюкать… от удовольствия, если меня будут так же почесывать.
— И лежать в грязи! Кстати говоря, этим ты уже, похоже, занялся. Чем это несет от одежды? В какую мусорную кучу вы умудрились вляпаться?
Надо же! Голова моя садовая! Я ведь так и не переоделся после всех наших похождений.
Приподнимаю голову и рассказываю Мирне о наших ночных разборках.
Она переворачивает на спину и начинает пересчитывать мои ребра спереди.
— Колдун, говоришь? Странно… я думала, что они все глубокие старики… не вертись! А выглядит он лет на тридцать?
— Около этого.
— Надо же!
Она вдруг прекращает свое занятие.
45 
